- Ведь она не больно хороша, - заметил Авдей, - глаза-то словно плошки, да и зубы не все.
- Да, ты много смыслишь! - отвечал Иван Савич, стараясь попасть ногой в туфлю, - такая молоденькая - и шьет рубашки! а?
- Что за молоденькая, сударь: уж ей за пятьдесят, - сказал Авдей.
- Как за пятьдесят! да ты с которой говорил?
- Ну, с той, что квартиру нанимает, - с самой хозяйкой.
- Со старухой? что ж ты мне не скажешь давно? Кто просил тебя радеть мне у этой старой ведьмы?
- Ведь вы сами вчера приказывали.
- Я сам приказывал! - передразнил его Иван Савич. - Я толком тебе говорил - жуировать: можно ли с таким страшилищем жуировать? разве тебе самому охота? вечно только подгадишь мне! Впрочем... нет... ничего, больше доверенности! пусть пироги печет. Я ей, пожалуй, и рубашки закажу. Ну а молодая кто?
- Жилица у ней, - нанимает две комнаты.
Иван Савич не ходил в тот день на службу, под предлогом переезда на новую квартиру. Авдей возился, уставлял, а он надел красивый шлафрок, отворил вполовину дверь и глядел к соседкам: это он называл жуировать.
- Разве не пойдете в должность? - спросил Авдей. - Пора бы одеваться -одиннадцатый час...
- Нет, не пойду, что должность?.. сухая материя! надо жуировать жизнию. Жизнь коротка, сказал не помню какой-то философ.
Там, в комнатах, видел он, то мелькнет что-то легкое, воздушное, белое, кисейное, то протащится неуклюжее, полосатое. Иногда в узком промежутке неплотно затворенной двери светился хорошенький черный глаз с длинными ресницами, потом хлопал глаз без бровей, как будто филин. Вскоре послышались звуки фортепиано. Играли из "Роберта".
"Кто же это играет? - думал Иван Савич. - Уж конечно она, молоденькая. Где той... месить пироги и играть на фортепиано?"
Он взял скрипку и тоже заиграл. Там перестали играть.
"Вот и видно, что она женщина строгой нравственности! - подумал Иван Савич. - Иная бы пуще заиграла". - Он посмотрелся в зеркало и причесал бакенбарды.
Вскоре дверь там отворилась побольше и наконец почти совсем.
- У нас труба дымит, - сказала старуха Авдею. - Летом всё отворяем дверь. Вот другой год твердим хозяину, чтобы переделал... нет! их дело только деньги брать.
Прошло дня два. Иногда соседка не очень быстро мелькала сквозь двери. Она приостанавливалась и как будто улыбалась, потом вдруг пряталась. На третий день дворник принес паспорт из части.
- Что это, любезный, - спросил Иван Савич, - у соседок-то не видать мужей: где ж они?
- В командировке-с, где-то далече.
- А! - сказал Иван Савич, - тем лучше. А кто еще в доме у вас живет? там, по парадной лестнице, в больших квартирах?
Дворник назвал несколько известных фамилий.
- А вон там, во втором этаже, где еще такие славные занавесы в окнах?
- Там-с одна знатная барыня, иностранка Цейх.
- Знатная! - говорил Иван Савич Авдею, - что это у него значит?.. Она может быть знатная потому, что в самом деле знатная, и потому, что, может быть, дает ему знатно на водку, или знатная собой?..
- Не могу знать, - отвечал Авдей.
- Посмотрим, посмотрим: может быть, и ее увидим, - примолвил Иван Савич и погладил бакенбарды.
Он продолжал переглядываться с соседкой. Однажды у ней на пороге появилась девочка лет шести.
- Уж не дочь ли это ее, Авдей?
- Не могу знать, - отвечал Авдей.
- Ты никогда ничего не знаешь: что ни спросишь о деле. За что ты хлеб ешь?.. Да нет, быть не может: это не дочь ее. Она слишком молода: верно, старуха испекла этот пирог. Но та кажется уж слишком стара для этого.
Он узнал, что девочка - племянница соседки, зазвал малютку к себе, дал ей конфект и таким образом завязал сношения. Они взаимно присылали друг другу поклоны. Однажды малютка принесла розан.
- Хотите, я вам подарю? - сказала она.
- Подари. А кто тебе дал?
- Хорошая тетенька.
- Что она сказала тебе?
- Она сказала, поди подари цветок вон тому дяденьке. Скажи, что ты даришь от себя, да смотри не говори, что я велела, а то в угол поставлю.
- Вот тебе, душенька, конфект, а эту пряжечку отнеси к тетеньке и подари ей да скажи, что я подарил тебе, а ты даришь ей; слышишь?
- Слышу.
- Ну, как ты скажешь?
- Скажу: дяденька подарил тебе и велел сказать, чтоб ты подарила мне.
Вдруг в комнату вбежал какой-то юноша.
- Здравствуй, Ваня, - сказал он, - насилу сыскал тебя. Ба! что это значит, Ваня? - вдруг спросил он, поглядывая на розу, на девочку и на брошку.
- Ничего, Вася, так... - хвастливо, с улыбкой говорил Иван Савич, поди, душенька, домой.
Девочка побежала и отворила дверь. В это время мелькнула головка соседки.
- Э! э! приятель! так-то ты скрываешься! - заговорил Вася, - хорошо же! давно ли? да какая хорошенькая! ах ты, злодей! ах, варвар! ну-ка, ну-ка, покажи!
Он пошел к дверям.
- Нет, mon cher, постой! нехорошо! не гляди! - говорил Иван Савич, загораживая дорогу. - Ну что она подумает? это совсем не из таких... После я всё расскажу.
- Нет, нет, пусти... не верю!
- Нет, братец, нельзя! пожалуйста, не ходи.
- Ну, познакомь меня. Вот тебе честное слово, не стану отбивать. То-то ты у меня! а я за тобой.
- Что такое?
- Мы впятером обедаем на Васильевском острову, в новой гостинице: говорят, телячьи ножки готовят божественно! проздравим! проздравим! а оттуда на Крестовский... покутим.
