Иван родил девчонку - [44]

Чемодан Мишутин собрал быстро и легко. Письмо далось труднее.

«Дорогие мои Наташа, Вера и Леночка!

Меня пригласили посетить другой мир, и я естественно, не нашел причин отказываться. Возможно, я задержусь там надолго или даже на всю жизнь, в чем я лично сомневаюсь. Но на всякий случай знайте, что я на самом деле совсем не такой, каким вы меня видели.

Наташа, знай, у меня никого не было, кроме тебя. Говорят, что у меня кто-то есть на другой планете, но если это даже и так, то я не виноват все равно. Это долго объяснять, поэтому постарайся поверить и простить. Скажи Федору Степановичу, что я убедительно просил оформить мне отпуск без содержания. А если не вернусь вовсе, передай ему от меня, что он сволочь.

Вера и Лена, слушайтесь маму, не обижайте ее, не делайте глупостей в жизни.

Целую всех. Ваш П. Мишутин.

Если окажется, что я никуда не улечу, прошу считать это письмо шуткой. Когда вернусь, все объясню».

В половине четвертого Павел Петрович отыскал нужную поляну.

— Явился, кретин!-сказал он вслух, выходя на освещенное луной место.

С гиком и свистом выскочили следом из тьмы трое неразлучных друзей из соседнего отдела, Ваня, Веня и Витя.

— Обманули дурака на четыре кулака! — пели они, водя вокруг Павла Петровича скомороший хоровод.

— А мы тут на озерцо порыбачить приехали, вот и решили организовать хохму! — икал от восторга Веня.

— А я с тобой по телефону через полотенце говорил! — делился счастьем Витя.

Мишутин пытался хохотать вместе со всеми, но это у него не очень получалось, потому что хотелось драться. А драться одному с троими — неразумно. Мучаясь от сознания своей беспросветной глупости, Мишутин нечаянно глянул вверх и остолбенел. Вслед за ним мгновенно смолкли и остальные.

Из темного угла неба, неслышно скользя, планировало сияющее огнями огромное и безмолвие нечто. Вот оно неподвижно зависло над поляной. Сверкающее туманное облачко отделилось от него, опустилось и стало окутывать Павла Петровича.

И тут Мишутин рванулся и побежал, проламываясь сквозь кусты.

За ним никто не гнался. Облачко в то же мгновение взмыло вверх. Звездолет, притушив огни стал стремительно подниматься и скоро исчез среди звезд.

Вызывают на связь.

НА ПОЧВЕ РЕВНОСТИ

О том, что Вася Хребтов делает железного мужика, знала вся деревня. И в том, что он его сделает, коли сказал, мало кто сомневался. У Василия были золотые руки и светлая голова, если бы этим добром распорядиться по-умному, много хорошего совершил бы человек в жизни. Но, как и многие толковые люди, Василий был не дурак выпить, а потому дальше слесаря и не продвинулся, выше изобретателя-самоучки не поднялся. Он и проболтался про эту свою затею по пьянке, после пожалел, да что делать.

Однако время шло, а железного мужика так никто и не видел. Самые бестактные, а таких, надо сказать, в деревне было большинство, поэтому бестактность называли простотой, время от времени спрашивали Василия о достигнутых успехах, на что изобретатель отвечал про технические трудности. Вася сильно похудел, временно перестал пить, и было видно, что собирать железного мужика — дело трудное и, пожалуй, даже невозможное без специальных знаний и мощной материальной базы. Так, во всяком случае, говорил учитель физики, постоянно носящий печать большой учености на лице и ничего не умеющий сделать своими руками.

Словом, со временем сомневающихся становилось все больше и больше, они по простоте своей подшучивали над изобретателем за глаза и в глаза, понятия не имея, что в природе существуют творческие неудачи, за которые даже в солидных институтах премии назад не отбирают.

К счастью, о творческих неудачах ничего не знал и сам Василий. Да и откуда было знать самоучке о таких тонкостях! В общем, так или иначе, наступил день, когда железный мужик по имени Христофор был готов. Сбежалась вся деревня, когда, поддерживаемый за железную руку создателем, он неуклюже вышел на улицу.

Христофор был оранжевым, как трактор, он шел, медленно ступая по накатанной дороге обутыми в куски автопокрышек ногами, оставляя глубокие следы от усиленного болтами протектора. Василий равнодушно здоровался с обалдевшими односельчанами, изредка останавливался, и все видели, что двуногая машина тоже останавливается, хотя изобретатель в этот момент и не дотрагивается до нее. И это было, пожалуй, самым ошеломляющим. Внутри Христофора жужжали электромоторчики, щелкало реле, иногда Василий о чем-нибудь громко спрашивал своего попутчика, на что тот отвечал скрипучим голосом, учтиво повернув большую квадратную голову: «Да, Вася!» или «Нет, Вася!» И они шли дальше.

Согласные помочь «обмыть» что-нибудь всегда найдутся. Если кто этому не верит, пусть проверит и убедится сам.

Зимний день недолог. Вечером, когда зажглись фонари и все деревенское население привычно скрылось за ставнями, по улице шли двое. Один, блестевший в неверном свете, словно голый, держался твердо; второй, поддерживаемый первым, то и дело скользил, повисая на крепких руках друга, пел, стремясь достичь максимальной громкости: «В этот час ты призналась, что нет любви!» Пропев малочисленные слова песни, он на какое-то время умолкал, потом останавливался, покачиваясь, и говорил попутчику: