Иван Калита - [14]
— Дочь? — каким-то неровным, шершавым голосом спросил Терентий, обернувшись к хозяину и мотнув подбородком в сторону окна. Василий с улыбкой кивнул.
Род Василия Онаньевича по знатности превосходил род Терентия, однако расстроившиеся дела семьи не позволяли Василию слишком привередничать в выборе мужа для старшей дочери. Богатство Терентия делало его завидным женихом, поэтому, когда он наконец решился заслать к соседям сватов, об отказе не могло быть и речи.
После женитьбы жизнь боярина стала похожа на реку, избавившуюся от долгого ледового гнета: в тихой, безмятежной радости миновала зима.
2
Весна в том году приходила неспешно, с опаской. Подразнив ранним теплом — снег сошел уже в марте, — она надолго скрылась за серым веретищем туч и дождей, словно сочтя, что грешный земной простор еще недостаточно готов к ее встрече, и до самой сере-дины мая почти ни разу не порадовала солнечным деньком. Завязались на острых голых ветках мохнатые узелки побегов, заполоскались в небесных глубинах прозрачные ячеистые неводы молодой листвы, а вокруг по-прежнему было хмуро и холодно, и оттого природа казалась если не мертвой, то, по меньшей мере, живущей в летаргическом сне. И лишь когда разноцветные свечки цветов приветливо замерцали на покрывшемся зеленым бархатом аналое земли, весна сняла наконец с земли свою суровую опалу и, словно торопясь загладить долгую немилость, щедро задарила подвластный ей мир чистым золотом солнечного света.
В первый же по-настоящему погожий день изголодавшаяся по теплу и солнцу молодая боярыня до заката бродила по окрестностям усадьбы — ее легкая голубая накидка мелькала то на опушке леса, то у берега реки, то в саду, — а вечером почувствовала себя нездоровой. Терентий поначалу не придал недомоганию жены большого значения, лишь велел закутать ее в пуховые одеяла и поить домашними настойками. Но к утру молодой женщине стало гораздо хуже: она металась в жару и никого не узнавала. И тогда боярин по-настоящему испугался. Ему вспомнилось другое утро, которое он встретил, держа в ладони холодную неподвижную руку первой жены и едва различая сквозь слезы застывшие черты ее лица, с которого даже смертный покой не смог стереть выражение муки, не оставившей боярыню до самого последнего мгновения ее короткой жизни. Неужели ему суждено испить эту чашу снова?! Выйдя из опочивальни, Терентий бессильно приник лбом к двери и с беспомощной яростью ударил кулаком о стену. Лишь страх потревожить больную не давал ему разрыдаться.
— Не убивайся ты так, господине, — услышал он за спиной слабый шепелявый голос своей старой няньки Игнатьевны. Маленькой сморщенной рукой старуха тронула боярина за плечо: — Бог даст, все еще обойдется. Молодая ведь она, лапушка-то наша, может, и переборет немочь.
Но эти утешительные слова прозвучали как-то неуверенно, оказав скорее воздействие, противоположное желаемому: из груди Терентия вырвался придавленный стон. Должно быть, поняв неуместность своих слов в час, когда жизнь молодой женщины висит на волоске, Игнатьевна смущенно кашлянула и, жуя дряблыми бескровными губами, поправила платок на голове. После неловкого молчания она сказала:
— За Воробьем тебе послать надобно, вот что. Воробей сейчас беспременно нужен.
— Какой еще воробей? Что ты там мелешь, старая?! — раздраженно спросил Терентий.
Игнатьевна обиженно поджала губы.
— Человек такой есть, Воробьем кличут, — сердито возвышая голос, объяснила она. — Первейший в наших местах ведун. Травами да заговорами и людей, и скотину пользует. Слава о нем далече идет; всем ведомо: уж коли Воробей не поможет...
Не дав старухе договорить, боярин резко обернул к ней искаженное болью и гневом лицо.
— Почто его доселе не позвали?! — закричал он срывающимся голосом. — Что за дармоеды: покуда не прикрикнешь на них, и не почешутся!
— В том-то и дело, что нездешний он, — невозмутимо прошамкала Игнатьевна. — В Жарыни живет, да не в самом селе, а в лесу, на отшибе; враз и не сыщешь. А из наших у него никто не бывал. Так что коли хочешь боярыню свою спасти, снаряди-ка туда паренька посметливее да порасторопнее, и поскорее! Илейку хоть пошли. Давеча видала, как он по двору без дела околачивался.
Боярин оглянулся по сторонам и, подозвав девушку, поднимавшуюся по лестнице со стопкой свежевыстиранного белья, велел кликнуть к нему Илейку. Те несколько минут, что Терентий расхаживал взад-вперед по переходу в нетерпеливом ожидании, показались ему длиною с целую жизнь — жизнь его жены. Наконец прибежал запыхавшийся Илейка. Это был высокий худой юноша около двадцати лет, с крупными, немного навыкате, зелеными глазами, впалыми щеками и маленьким, но твердым упрямым подбородком. Когда он согнулся в поклоне, боярин, несмотря на все свое волнение, не мог не усмехнуться, глядя на его нечесаные русые волосы, пучками льна топорщившиеся в разные стороны. Впервые оказавшись лицом к лицу с боярином, который до того вряд ли удостоил его хотя бы взглядом, Илейка не без страха всматривался в потемневшее лицо своего господина, словно пытаясь прочесть на нем, что сулит ему этот внезапный интерес к его скромной особе.
Пугачёвское восстание 1773–1775 годов началось с выступления яицких казаков и в скором времени переросло в полномасштабную крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачёва. Поводом для начала волнений, охвативших огромные территории, стало чудесное объявление спасшегося «царя Петра Фёдоровича». Волнения начались 17 сентября 1773 года с Бударинского форпоста и продолжались вплоть до середины 1775 года, несмотря на военное поражение казацкой армии и пленение Пугачёва в сентябре 1774 года. Восстание охватило земли Яицкого войска, Оренбургский край, Урал, Прикамье, Башкирию, часть Западной Сибири, Среднее и Нижнее Поволжье.
Действие романа Т.Каипбергенова "Дастан о каракалпаках" разворачивается в середине второй половины XVIII века, когда каракалпаки, разделенные между собой на враждующие роды и племена, подверглись опустошительным набегам войск джуигарского, казахского и хивинского ханов. Свое спасение каракалпаки видели в добровольном присоединении к России. Осуществить эту народную мечту взялся Маман-бий, горячо любящий свою многострадальную родину.В том вошли вторая книга.
«… до корабельного строения в Воронеже было тихо.Лениво текла река, виляла по лугам. Возле самого города разливалась на два русла, образуя поросший дубами остров.В реке водилась рыба – язь, сом, окунь, щука, плотва. Из Дона заплывала стерлядка, но она была в редкость.Выше и ниже города берега были лесистые. Тут обитало множество дичи – лисы, зайцы, волки, барсуки, лоси. Медведей не было.Зато водился ценный зверь – бобер. Из него шубы и шапки делали такой дороговизны, что разве только боярам носить или купцам, какие побогаче.Но главное – полноводная была река, и лесу много.
Как детский писатель искоренял преступность, что делать с неверными жёнами, как разогнать толпу, изнурённую сенсорным голодом и многое другое.
«… «Но никакой речи о компенсации и быть не может, – продолжал раздумывать архиепископ. – Мать получает пенсию от Орлеанского муниципалитета, а братья и прочие родственники никаких прав – ни юридических, ни фактических – на компенсацию не имеют. А то, что они много пережили за эти двадцать пять лет, прошедшие со дня казни Жанны, – это, разумеется, естественно. Поэтому-то и получают они на руки реабилитационную бумагу».И, как бы читая его мысли, клирик подал Жану бумагу, составленную по всей форме: это была выписка из постановления суда.