Хотел, конечно, Шуйский найти убийц: тогда бы Годунов ни за что не выкрутился.
Но вот что выяснилось.
Битяговский и его сын обедали у себя на подворье, когда зазвонил колокол. Так показала жена забитого до смерти дьяка. Может, она выгораживала своих? Но ее слова подтвердил поп Богдан — домашний священник Нагих. В тот час он был с Битяговским за одним столом.
Больше всех горячился, называя Битяговских убийцами, Михаил Нагой — дядя царицы. Но ко дворцу Михаил примчался после колокольного звона. Причем, как показали свидетели, был мертвецки пьян, с коня чуть не упал. Растолкав людей — там были дворня, кормилица, мальчики-«жильцы» и сама Мария, — он увидел в крови бездыханного Димитрия.
— Кто? — прохрипел Михаил и обвел всех диким взглядом.
Ответить ни у кого не хватило духу. Лишь Петрушка Колобов, сын постельницы, проговорил со страхом:
— Сам он.
— Сам? — вскричал Михаил. — Кто убил, спрашиваю?
Дьяк Битяговский представлял в Угличе царскую власть. Для бояр Нагих, высланных из Москвы по воле Годунова, власть эта была ненавистной. Специально приставленные люди докладывали Битяговскому о царице и ее родственниках. Все зло, считали Нагие, могло исходить лишь от дьяка.
Увлекая за собой толпу посадских, Михаил бежал к дому Битяговских.
— Царевича убили!.. — кричал он срывающимся голосом.
Вот и подворье дьяка.
— Где он? — Нагой от ярости задыхался.
И опять пролилась кровь. Трупы отца и сына Битяговских были сброшены в ров за городскую стену. Потом Михаил опомнился, в дрожь его кинуло: за государева дьяка придется отвечать. Что же теперь делать, господи?
Вернувшись к себе, Михаил выпил холодного квасу, стало чуть легче. Он отправил в Торговый ряд приказчика Ракова за ножами. Затем дворовый человек по приказу Михаила зарезал курицу и вымазал кровью оба ножа. Ночью слуги Нагого спустились в ров, вложили их в руки мертвых Битяговских.
Не помогла уловка. На следствии во время очной ставки приказчик Раков и слуги во всем признались…
Но что же произошло с царевичем? Свидетелями его гибели были семь человек — три женщины и четверо мальчиков. Последних Шуйский опрашивал с особым усердием. Считал, что детям труднее соврать, их легче запутать.
Выяснилось, что ребята в присутствии кормилицы, постельницы и боярыни Волоховой играли ножом в тычку. Нож нужно было воткнуть в круг, начертанный на земле. Во время игры с царевичем и случилась «падучая». Держа в руке нож, он упал и проткнул себе горло. Или, как сказали мальчики, «набросился на нож». То же самое говорили и взрослые. Вот слова мамки царевича Василисы Волоховой: «…бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло».
То, что Димитрий страдал «падучей болезнью», знали все: часто бился он в припадках, слуги или родственники с трудом держали его.
Что касается Годунова, то для него тогда не было никакого смысла подсылать убийц к царевичу. В ту пору жена Федора Иоанновича ждала ребенка. Ее брат Борис не мог об этом не знать. Стало быть, вопрос о наследнике еще не вызывал беспокойства. И верно, у Ирины Годуновой родилась дочь Федосья, прожившая, правда, недолго — два года.
А как же грамота, которую написал Годунов взамен отобранной у гонца? Откуда знал все Борис до возвращения Шуйского из Углича? Значит, Борис и Шуйский заодно были?
Про ту грамоту люди говорили. Верно ли, нет — теперь не докажешь, а слухами земля всегда полнилась.
Часть первая (159! —1592 годы)
ХОЛОП КАК МНОГИЕ
Покуда Шуйский вел дознание в Угличе, грянула беда на москвичей. Кто-то в трех местах поджег Белый город. Огонь пошел гулять по деревянным строениям… Лишь пепелища потянулись следом, как после татарского набега.
Пламя наступало сплошной стеной. Тушить его никому и в голову не приходило. Не с бадейкой же бежать на реку. А потому старались поскорей вынести что могли. Ветер подхватывал вихри огня, рассыпал искры, тешился, словно на дьявольском пиру. Повсюду слышались крики и вопли. И весь этот шум, горестный и безутешный, придавливали звуки набата.
Иван Болотников, молодой холоп князя Телятевского, вышел со двора на улицу. Постоял, прислушиваясь, поглядел на людскую суету и направился в сторону Белого города. Зачем шел, Иван поначалу и сам не знал. У него там не было кого выручать: ни родни, ни дома.
Подворье Андрея Андреевича Телятевского находилось в Китай-городе, куда огонь переметнуться не мог: путь ему преграждали ров с водой и надежные стены. Но и здесь, в середке Москвы, люди с беспокойством поглядывали окрест: не залетел бы и к ним красный петух. Тогда уж не упусти миг, хватайся за топоры да багры, сбивай огонь, пока он слаб и робок.
Чем ближе подходил Иван к стене, отделяющей Китай-город от Белого города, тем резвее становился его шаг. А заслышав шум и крики у городских ворот, он и вовсе рванул бегом.
Ратные стражники не пускали толпу, которая норовила прорваться через ворота в Китай-город. Размахивая палками, они кричали:
— Осади назад! Куда жмешь?!
— Пошел… Пошел прочь!
А толпа яростных погорельцев все напирала.
— Пусти, ироды!..
— Псы сторожевые…
Пришлось ратникам взяться за бердыши. Толпа отхлынула, да ненадолго. Иван подошел к сторожам сзади.
