Так началась переписка Бунина с дебютантом Зуровым. Завершилась она неожиданно: понаблюдав на расстоянии за жизнью начинающего писателя в Латвии и получив 27 декабря еще одну его книгу — «Отчина», посвященную Псково-Печерскому монастырю, Бунин в начале августа 1929 г. приглашает Зурова во Францию. Довольно, мол, сидеть в провинции, если не боитесь черной работы, то она и в Париже отыщется. Бунин обещает визу и даже некоторую сумму на проезд от парижского «Комитета помощи писателям и ученым».
Судя по августовскому же письму Зурова И. С. Шмелеву, у него были другие планы: «Служу чернорабочим городской управы на понтонном мосту. Несколько дней грузил камни, мыл понтоны, а теперь переведен на новую должность: работаю с водолазом (качаю воздушный насос, вытаскиваю якоря, кручу лебедку и помогаю одеваться водолазу). Ночью меняли понтоны (работал 16 часов), вернулся домой, свалился, как убитый, во сне видел лебедку, краны, плоты и все время качало, как на воде. Работать буду до первых морозов, до ноября, чтобы зимою окончательно засесть за повесть. <…> К зиме я заработаю на свой литературный труд и оденусь».
Однако поездка в Париж, как он пишет Бунину, настолько «соблазнительна», что он почти не раздумывает. Хотя в постскриптуме все же замечает: «Р. S. Одно меня заставляет задуматься — смогу ли я по приезде достать работу, а именно такую, чтобы иметь время от времени возможность прекращать ее для литературных занятий».
В ответном письме Бунин настаивает на его приезде, пишет об этом как о деле уже решенном. Зная дальнейшую судьбу Зурова, можно только поражаться той легкости, с которой Бунин взваливает на себя ответственность за судьбу почти незнакомого человека: «Милый Леонид Федорович, из Вашего письма ко мне заключил, что Вы и хотите приехать в Париж, и немножко побаиваетесь: как я, мол, там устроюсь, как буду обходиться без языка и пр. Заключение мое, может быть, и неправильно, но все-таки хочу Вам сказать: не бойтесь! Язык — вздор, множество не знающих его все-таки устроились в Париже, работают и т. д. Устроитесь и Вы, работу тоже найдете, надеюсь, — мы, по крайней мере, приложим к тому все усилия».
23 ноября 1929 г. Зуров появляется на вилле Бельведер в Грассе. Галина Кузнецова в «Грасском дневнике» перечисляет гостинцы: русский черный хлеб, антоновские яблоки, мед, клюква и два лукошка — ей и Вере Николаевне Буниной. Сама Вера Николаевна в дневнике добавляет: коробка килек и сало. Когда в комнату вошел Бунин, пишет она, Зуров вспыхнул и вытянулся в струнку.
Так началась его жизнь у Буниных, жизнь, в которой бывало всякое. Безоблачное начало; восхищение, которое испытывает Зуров от любого слова любимого писателя, от его чтения вслух… Полное приятие Буниным всего, что пишет Зуров, прозвища, которые дает ему Бунин, — Лось (потому что высокий), Скобарь (потому что из Псковской губернии)… В наши дни найдутся люди, которые скажут, что прозвища издевательские. Неправда, иначе разве стала бы Вера Николаевна подхватывать их на лету. Однако чуткая Вера Николаевна быстро улавливает и «усталость» И. А. Бунина от гостя: уже 31 декабря 1929 г. она записывает в дневник: «Он <Зуров> всему радуется, на все обращает внимание, и это утомляет Яна».
К середине 1930-х годов Бунин охладевает к Зурову. Здесь не место подробно говорить о причинах[1], но нельзя не сказать о том, что обстановка в семье Буниных накаляется, напряжение растет. Связи, которые соединяют четырех человек, живущих в одном доме, сложны, многовалентны: Бунин — и его жена, Вера Николаевна Бунина; Бунин и его последняя любовь Галина Николаевна Кузнецова, она же — его ученица; Бунин и Зуров, которого русские литературные круги Парижа воспринимают как ученика Бунина и который невольно оказался в положении приживала; В. Н. Бунина, лишенная радостей материнства, и Зуров, в котором она хочет видеть сына. Наконец, можно только догадываться, сколько горечи и отчаяния доставляют В. Н. Буниной отношения с Г. Кузнецовой.
Бунинский тяжелый характер, его вспыльчивость и несдержанность были хорошо известны многим, испытал их на себе и Зуров. Он рвался съехать, находил работу в Эстонии, в 1935 году несколько месяцев реставрировал звонницу Псково-Печорского монастыря, в 1937 и 1938 годах по поручению Музея человека в Париже вместе с Борисом Вильде ездил в Печорский край в этнографическую экспедицию. А вернувшись в Париж, начал обработку собранных материалов и не захотел ехать к Буниным в Грасс. Напрасны были призывы В. Н. Буниной, которая с трудом обходилась без него (5 марта 1939 г. она записала в дневник: «Письмо от Лени меня очень тронуло. Забота о моей душе, о моем внутреннем „я“. Он очень близок мне душевно. Он знает как никто, что для меня самое важное») — он чувствовал, что занимается важным делом, он был захвачен историей и культурой этого приграничного с Россией края, который еще совсем недавно был русским.
Кто знает, как сложилась бы судьба Зурова, не совпади сразу несколько бедствий: советизация Прибалтики, начало Второй мировой войны и — заболевание туберкулезом, которое потребовало длительного лечения в санатории. Оттуда в октябре 1940 года он приехал в Грасс. А куда было ему деваться — слабому, одинокому, почти не владеющему французским, без определенной профессии. Даже возвращение в Латвию было уже невозможным.
