Иван-чай. Год первого спутника - [188]

Часа в два мать окликнула его из своей комнаты заспанным домашним голосом:

— Не спишь, Павлуша? Спал бы.

Павел кашлянул в ответ, машинально задавил в пепельнице горький окурок.

Не выходил из головы этот сумасшедший день. Во-первых, он отхватил двойку по физике, ничего не мог рассказать о системе ЦЖС. Потом, когда возвращались из школы, Костя Меченый растравил глупым разговором о Наде. Полез, не спросясь, в душу. Павел дважды оборвал его, но безуспешно.

— Дело твое, — упрямился Костя. — Но она, по-моему, на два фронта действует. С тобой всерьез, с Валеркой не то в шутку, не то на всякий случай. Ты разберись, а то в непонятное положение попадешь! Не хотелось бы друга в рогачах числить!

Павел сплюнул, начал рассказывать о Пыжове, о поддержке и статье в газете и неожиданной, какой-то подлой ревизии.

Костя не удивился. У него было готовое мнение по всякому неожиданному поводу.

— Новые времена! — издевательски хохотнул он. — Дело ты поднял нужное, Пыжов тут как тут, на подхвате. Куда ему деваться? Но, с другой стороны, парень ты вредный и даже опасный. Вот он и готовит под тебя мину на всякий случай. — И посоветовал: — Ты вот что. Я бы на твоем месте сходил к директору конторы и все рассказал. Прояснил вопрос. Парень он молодой, легкий, как я слышал. А то ведь Пыжов в случае чего и собак на тебя может повесить.

Вечер был умиротворяюще тихий, со снежком.

На крыльце своего дома Павел заметил парочку. Кто-то обнимал Катю. Сестрица в модном пальто и высокой боярской шапке что-то шептала, прильнув к человеку в коротком пиджаке и летней кепке.

Что-то было знакомое в обличье, но не хотелось откровенно рассматривать человека в такую минуту.

Павел пережидал за углом, чтобы не вводить их в смущение. Они целовались долго, у него начали мерзнуть ноги, и вечер потерял всякую прелесть. Когда терпение уже подходило к концу, Катя за углом тихонько вздохнула, заскрипели мерзлые порожки и мимо прошагал, дымя папиросой, знакомый человек. Молодой директор, инженер Матвеев.

Все перепуталось! Теперь ни на какой доклад к Матвееву не пойдешь, черт знает что может подумать! А главное — Надя! Зачем ей понадобилось врать насчет Матвеева? Ни в какой загс он с нею не собирался, если целуется с Катей, ясно.

Она и раньше проводила с Валеркой время, но он моложе ее, сморчок. Вот жизнь, черт бы ее взял! А три месяца назад ему все казалось удивительно простым и светлым.

Может, к Домотканову нужно? Так ведь ревизия узкоспециальная, техническая, не полезет же он в дела Пыжова?

Закурил новую папиросу. Во рту жгло, нехорошо пошумливало в голове. Снова окликнула мать, упрекнула папиросами.

А мать нужно щадить. После того как погиб отец, она вовсе не думала о себе, с тридцати двух пожертвовала всем ради детей. Хотела им счастья. А счастливы они? Катя, впрочем, счастлива, спит сейчас за стенкой и видит ангельские сны. Зато Павел не спит, думает.

Вот и новогодний бал прошел, люди поздравили себя с новым счастьем, а Павел усмехнулся тогда — ему достаточно было «старого» счастья. Но потом вспомнил, что счастье-то состоит не только из поцелуев.

Все, что было в жизни хорошего, было естественно, как сама жизнь. Но почему рядом с хорошим так уверенно чувствуют себя мелкие пакости и дрязги? Почему честные люди уживаются с негодяями и пролазами, готовыми ставить тракторы задом наперед, хотя бы и в угоду «моменту»? Почему их еще терпят, а не бьют примитивно в морду?

Что делать?

Утром поднялся с тяжелой головой и мутью в глазах. Шел на работу с единственным желанием: просидеть восемь часов истуканом, ни во что не вмешиваться, считать и писать подобно кибернетической машине. Но у раскрытых ворот гаража его остановили Мурашко с Муравейко. Вчера была получка, но парни были, на удивление, трезвы.

— Дело есть, Павел Петрович! — окликнул его Мурашко, а Муравейко добавил:

— Инициаторами, это самое, хотим быть. Совета вашего просим.

Не собирались ли они еще раз послать его в медницкую?

— Какими еще инициаторами? — с отсутствующим видом спросил он.

— Дело в государственных масштабах, — важно начал Муравейко. — Надо звенья сокращать. Три дня бездельничали в конце недели, думали: так пройдет, а оно теперь не проходит. Выперло в платежке, как добрая дуля.

Павел очнулся, но разобраться в «инициативе» не успел. Из конторы вышел Стокопытов и резким, озабоченным голосом позвал в кабинет.

Начальник был в своем кожаном пальто, хромовых сапогах. Не раздеваясь, стоя, нервно пощелкивал ногтями скрюченных пальцев о толстое настольное стекло. Весь его походный, собранный вид говорил, что случилось что-то чрезвычайное. Хромовая кожа заскрипела в проймах, полы сухо терлись о ребро стола.

— Та-а-ак, Терновой. Доработались. Директор объяснения требует к акту. Докатились! Выговорами вряд ли отделаемся. Ну? Что молчишь, говори, как выправляться думаешь?

— Выправляться не будем, — сказал Павел. — Все идет как надо.

Стокопытов оторопел:

— Как надо? Акт — это еще пустяки. А ты пройди по гаражам, послушай, что делается. Народ собрания требует. Горит твоя система, академик, не оправдывает себя!

— О чем собрания?

— За первую половину месяца зарплата снизилась. Валяй пройди по гаражам.