Иван-Царевич - [8]

— Вполне. Небось тебе князь Финист уж сказывал, что довольно.

Как в прошлый раз, митрополит Левон не удержался от брюзгливых речей: мол, не нуждаются подобные женихи в венчании по христианскому обряду, а казна царская в золоте их поганом не нуждается. Но снизошел-таки — облачился в епитрахиль да митру и проследовал в главный собор, дабы освятить брак.

Владыку малость утешило то, что сей жених, подобно брату своему Финисту, не шарахался, как от чумы, от православных молитв, святой воды, тройного крестного знамения. Может, этот князь, равно как и третий, что неминуемо воспоследует (Бог, как известно, Троицу любит), не столь уж плохая партия, подумалось вдруг Левону. Потому и не пошел он почивать опосля венчания, а вместе со всеми смотрел, как Лизавета и ее нареченный умчались в колеснице, запряженной булаными рысаками. Откуда взялась на паперти та колесница — Бог ее ведает. Многоопытный священнослужитель и спрашивать про то не стал — вот что значит современные веянья.

Иван-царевич одним глазом глядел вослед молодым, другим косился на Дмитрия Васильевича Стрельцина. Смутное подозрение ворохнулось в душе его, и решился он потолковать начистоту с придворным чародеем, как только застанет его не в ипостаси главного управителя иль первого министра.

И тут нам надобно вернуться назад. Прежде чем царевич иль царевны остановят на ком-либо свой выбор, надлежало главному управителю очертить круг бояр и прочей знати, из коих выбирать должно. На принятие сего решенья не день ушел и не два. По истечении же десяти суток Стрельцин представил царю надлежащий реестр.

Царь Александр понимал, конечно, что выдать замуж трех дочерей и сына женить — не фунт изюму, но ему и во сне не снилось, сколь трудна окажется задача, да и главный мудрец его не упредил. А сам он думал: вот задам пир на весь мир, авось там все и сладится.

Меж тем Дмитрий Васильевич полистал мудреные книги, взял перо с пергаментом и начал заносить в реестр всех, кто по титулу и званью, древности рода и размерам казны годится в жены и в мужья царевым отпрыскам. Реестр получился обескураживающе кратким. По тому иль иному пункту большинство добрых молодцев и красных девиц туда не попало.

Как глянул Иван в тот реестр, так от расстройства налил себе чашу сбитня да всю ее вмиг и выхлебал. Не худо бы Дмитрию Васильевичу почаще напяливать колпак придворного чародея, а то больно уж бедное у него воображение.

А Катерина с ее дерзким нравом и вовсе бунт учинила.

— Вот что, Дмитрий Василич, кажись, нам батюшка обещал свободу выбора. А тут у тебя какая свобода — всего-то два десятка имен!

Голос царевны, равно как и улыбка тонко очерченных губ, поражали обманчивой мягкостью. Для Ивана то были упреждающие знаки, и он, прихватив чашу и жбан со сбитнем, решил отойти на заранее подготовленные позиции, как выразился бы гвардии капитан Акимов. Но взгляд сестры наколол его, ровно жучка на булавку.

— Ты куда это собрался?

Царевны с малых лет заботились о том, чтобы братец Ванюша завсегда знал свое место, и умели, когда надобно, осадить его одним словцом, а то и взглядом.

— А что, Катюш? — отвечал он с притворной беззаботностью, которая не обманула даже его самого.

Захотелось ему вдруг очутиться за одним из кремлевских бастионов, где и переждать готовую грянуть бурю.

А главный управитель и ухом не повел. Знать, до того заели его государственные дела, что порастерял он былую сметливость, позабыл про девиз Катерины — «Еду-еду — не свищу, а наеду — не спущу».

— Многомилостивый придворный мудрец, главный управитель и первый министр хорловского двора, — пропела она елейным голоском и устремила на Дмитрия Васильевича такой взгляд, что убеленный сединами вельможа не чаял, как живу остаться.

Значенье этого взгляда Иван истолковал бы так: что это тут за вошь в шляпе мне указывает? Он вцепился в деревянное сиденье стула, моля Бога, чтобы и у Стрельцина хватило ума последовать его примеру. Единственный раз, когда Катя назвала брата полным титулом («Иван-царевич, сын царя хорловского»), дело кончилось тем, что он бултыхнулся в озеро и после долго вычесывал из кудрей водоросли, мальков и лягушачью икру, а вдобавок зверски простудился.

Тот случай запомнился ему из далекого детства, а ныне царская дочь подросла, теперь она девица на выданье, стало быть, еще и не на такое способна.

— Наперед запомни: я не мужичка, а старшая дочь государя твоего, и не тебе меня на путь истинный наставлять!.. — Катерина перевела дух, а Иван и вовсе дышать позабыл. — Охолони маленько! Что до писанины твоей... — царевна схватила со стола свиток и стиснула его так, будто держала за горло самого главного управителя, — так забирай ее, нам она без надобности!

Тщательно составленный реестр покатился по столу (казалось, вслед за ним вот-вот и голова первого министра покатится) и тут же рассыпался в мелкие клочки. Чьих уж рук дело было — Катиных иль самого Стрельцина, — да только каждый клочок вспыхнул оранжевым пламенем и закружился паленым лепестком розы над головою Дмитрия Васильевича.

Царевна круто повернулась и пошла прочь, а главный управитель остался стоять столбом.