Иван-Царевич и С. Волк - [16]

Идиллическая картина возвращения блудного сына к матери-земле была прозаически нарушена воткнувшимся у самого царского носа топором.

Вслед за топором к царевичу вразвалку приблизились его новые сапоги.

Иван обиженно поднял вопрошающий взгляд.

— Я иду на охоту, Ярославна готовит ужин, а тебе остается хворост, — изложил суть дела Волк. — Возражения, поправки есть?

Было ли это из-за наступающих сумерек, или на самом деле, но Ивану показалось, что цвет лица Волка тоже несколько далек от идеального. Возможно, это объясняло и необычную краткость отрока.

Иван подумал, отрицательно качнул головой и стал медленно и осторожно принимать положение «на четвереньках», и только после этого — «стоя вертикально, плюс-минус десять градусов в любой данный промежуток времени». Минут через пять, после того, как он уже смог твердо занять позицию под углом в девяносто градусов к поверхности земли, он рискнул наклониться, подобрал топор и неестественно твердым шагом направился в лес.

В лесу было тихо и прохладно, пахло грибами и сыростью, а зарождающиеся из ниоткуда молочные клубы тумана придавали всему оттенок нереальности. Понятия пространства и времени теряли здесь свои традиционные значения, растекаясь и перемешиваясь с туманом. «Как во сне,» — подумалось царевичу, — «когда хочешь рассмотреть поподробнее что-нибудь, но стоит приглядеться, как все расплывается перед глазами, ускользает, и видишь, что на самом деле там ничего нет, и не было…»

Что такое хворост, царский сын представлял весьма смутно, но у него создавалось такое впечатление, что это каким-то образом имеет отношение к деревьям, а раз ему был выдан топор, то значит этот хворост или очень большой, и его придется измельчать прежде чем собрать, или это все-таки какая-то часть дерева, и его придется сперва от него отделить. И в том, и в другом случае этот хворост должен был быть чем-то специфическим, а иначе его просто нарубили (насобирали?) бы прямо у полянки. Оставалось только вычислить, что же это именно такое, где его берут, и приступить к выполнению задачи — отошедший от дневных полетных испытаний желудок вежливо, но настойчиво стал напоминать, что вообще-то сейчас уже время ужина.

Иван продолжал двигаться вперед, раздвигая перед собой жиденькую поросль и туман, доходившие ему до пояса, и беспомощно окидывая взглядом окружающий его лес. Ничего такого, при виде чего сразу стало бы понятно, что это именно хворост, и ни что иное, на глаза по-прежнему не попадалось. И несмотря на титанические усилия припомнить что-либо подобное из приключений лукоморских витязей, на ум ничего адекватного не приходило. Каждый раз, когда королевичу Елисею случалось ночевать одному в лесу, ему или попадалась избушка (с разбойниками, с Бабой-Ягой, с красной девицей, с тремя поросятами и так далее), или на весьма удобной (без признаков сырости и тумана) полянке уже горел готовый костер, разожженный предусмотрительными путниками (разбойниками, Бабой-Ягой, красной девицей, тремя поросятами). В принципе, разбойник, Баба-Яга (она же красна девица) и три поросенка (в багаже) были в наличии, но все равно так, как у Елисея, почему-то никак не получалось.

Несколько раз Иван пробовал начинать что-то рубить или на ощупь собирать под ногами, но каждый раз перед ним вставал неразрешимый вопрос — а хворост ли это? и он в растерянности прекращал всякую деятельность.

Так прошло еще полчаса. И царевич наконец решился. Отчаянно размахивая топором, он обрубил все ветки на высоте человеческого роста на первой попавшейся не-елке и не-березе за какие-то сорок минут, сгреб их в охапку, развернулся и направился к лагерю.

Быстро темнело. Туман густел с каждым шагом, становясь все материальнее и по плотности уже напоминая взбитые сливки или воздушный крем. «Откуда же он берется?» — размышлял Иван, безуспешно стараясь отвлечься от мыслей о том, что Ярославна приготовит на ужин. Насколько хорошей была успеваемость юного наследника престола по литературе, истории и географии, настолько жалкими были его познания в естественных науках. Они не казались ему такими же увлекательными, как его любимые дисциплины, а практического применения умению отличать липу от осины или знакомству с анатомией майского жука лукоморский витязь Иван не находил, и поэтому вызубренные по принципу «сдать и забыть» знания не задерживались в монаршей голове надолго.

Вообще-то, Ванюша был никогда не против подпитать свою эрудицию чем-нибудь интересным или полезным, но не такой ценой.

Теперь он понял, откуда берется туман.

Туман берется из реки, которая на данный момент неторопливо просачивалась в его сапоги.

Когда он уходил из лагеря, никакой воды, кроме как в глиняном кувшине в багаже, поблизости не было.

Значит, он заблудился.

Опять.

Сейчас молочно-белые и такие же прозрачные клубы тумана поднялись еще выше и накрыли царевича с головой. Недолго думая, он начал звать на помощь, но с таким же успехом он мог кричать в подушку — звук затухал еще при выходе изо рта, и Ивану начинало казаться, что он попросту оглох.

«Главное — не паниковать,» — приказал он сам себе, нащупывая на всякий случай за поясом рукоятку топора. Хоть он оказался там, где и должен быть. Медленно ступая задом наперед, царевич выбрался из воды на берег и остановился. Немного подумав, он бросил охапку веток на землю, сложил ладони рупором и снова заорал: «А-уууууууууу!». И в этот раз ему почудилось, что откуда-то издалека (или не очень?) до него долетел ответный крик.