Иван Бровкин на целине - [12]

Они подходят к спящим трактористам, смотрят на них. Иван устало улыбается.

— Ничего, пусть отдыхают, — шепчет Барабанов и, обняв за плечи Бровкина, усталыми и удовлетворенными глазами человека, который после долгой борьбы закончил трудное дело, оглядывается по сторонам — и всюду перед его взором вспаханная степь…

…Сначала черная земля зелёнеет, словно покрывается мхом, потом всё выше и выше поднимается молодая светло-зелёная пшеница.

И вот вся степь, насколько видит человеческий глаз, одевается в зелёный наряд.

У Коротеева накрыт стол к обеду.

Входит Тимофей Кондратьевич, вытирая полотенцем руки.

Елизавета Никитична вносит дымящуюся кастрюлю с супом и зовёт:

— Любаша! Обедать!

— Сейчас, мама! — слышится голос Любаши.

В окно заглядывает улыбающаяся Евдокия Макаровна.

— Здравствуйте, хозяева!

— Здравствуй, — буркнул в ответ Тимофей Кондратьевич, бросая полотенце. Он косо поглядывает на Евдокию, ожидая от неё каких-нибудь новых козней.

— У меня к тебе дело, председатель.

— По делам я принимаю в правлении, а сейчас, как видишь, обедаю… Приходи через час в правление. — И он усаживается за стол.

— Пообедаешь с нами, Евдокия? — почему-то заискивающе говорит Елизавета Никитична.

— Спасибо, я уже отобедала, — и Евдокия Макаровна входит в комнату.

— Тогда дай хоть другим поесть, — недружелюбно обращается к ней Коротеев.

— Ты же не ушами жуёшь, — с хитрецой говорит Евдокия, присаживаясь к столу. — Ешь — и слушай меня.

— Чего ты хочешь? — и Коротеев, отломив ломоть хлеба, вопросительно смотрит на неё.

— Хочу продать колхозу свой дом.

— Дом продаёшь? Ты что, Евдокия, рехнулась? — вмешивается Елизавета Никитична.

— Деньги мне нужны.

— Зачем тебе деньги?

— На дорогу — к сыну еду, в Оренбургскую область.

— Деньги я дам, — тихо говорит Коротеев. — Поезжай посмотри, как он там живёт и возвращайся.

— Нет, я дом хочу продать, — настаивает на своём Евдокия.

— А где же ты жить будешь? — спрашивает Елизавета Никитична.

— В совхозе «Молодёжном». Ваня пишет, двухэтажный дом построил… (Евдокия явно преувеличивает — это даже написано на её лице) собственный! И корову завёл и птицу всякую… А кому же этим заниматься, как не родной матери?..

В своей комнате за дверьми стоит взволнованная Любаша и прислушивается к разговору Евдокии Макаровны с её родными.

— А разве твой сынок возвращаться не собирается? — сердито спрашивает Коротеев.

— А зачем ему возвращаться? — вздохнув, отвечает Евдокия. — Кого он здесь оставил, кроме родной матери? Все его забыли…

— Нет! — категорически заявляет Коротеев. — Колхозу твой дом не нужен.

— Как это не нужен?

— Вот так, не нужен!

— Ты что? — злорадно улыбается Евдокия. — Не хочешь, чтоб мы уезжали?

— Кто это «мы»?

— Я с Ваней.

Коротеев хотел было выругаться, но, посмотрев на жену и бросив взгляд в сторону комнаты дочери, только кашлянул.

— Знаешь что? Поезжай-ка ты… ко всем чертям! И чтоб я больше не слыхал о твоём доме. А дом твой — не дом, а курятник. Если ты, да ещё с сыном впридачу оба бедные, можем заплатить вам как за курятник.

Евдокия, рассвирепев, с такой силой ударила кулаком об стол, что разливная ложка соскочила с кастрюли, упала в тарелку Коротеева и обдала его горячим супом.

Коротеев вскочил на ноги и неистово закричал:

— Держите меня — иначе я буду государственным преступником!

— Ты что, с ума сошел? — напала на него жена.

— Это мой-то дом — курятник? У кого курятник? — всё больше распаляется Евдокия. — Это у меня курятник? Вы слышите? Слышишь, Любаша? — и она врывается в комнату Любаши.

Любаша, прижавшись к стене, дрожит как осиновый лист. Каждое слово — ей как нож в сердце; неужели Ваня для неё потерян навсегда?

— Слыхала? — Евдокия никак не может успокоиться. — Объясни мне, пожалуйста, почему твой отец не хочет купить мой дом?

— Не знаю, тётя Евдокия, — с отчаянием шепчет Любаша. — Но вам действительно не надо уезжать. Может быть, Ваня и вернётся?

— А куда же ему возвращаться? — кричит Евдокия. — Зачем ему возвращаться?

И вдруг, неожиданно возвращаясь к Коротееву, кричит:

— Никаких разговоров! Покупайте дом, иначе я всю деревню соберу…

Коротеев, так и не пообедав, нахлобучивает на голову фуражку и убегает из дому.

Евдокия, увидев убегающего председателя, беспомощно разводит руками, опускается на стул и, обращаясь к Елизавете Никитичне, шепчет:

— А вы думаете, мне хочется уезжать? — И, покачав головой, отвечает самой себе: — Ей-богу, никуда не хочется ехать…

К ней подходит Любаша, кладёт руку на плечо и говорит:

— Успокойтесь, тётя Евдокия. Может, правда, не к чему дом продавать? Может, Ваня и вернётся? А?

Утро. Только взошло солнце.

Вдоль широкой улицы, на окраине посёлка «Молодёжный», по обе стороны ровными рядами стоят строящиеся одноэтажные дома.

Здесь работает вся бригада Ивана Бровкина. Тут Бухаров с Верочкой, Абаев, Юрис и другие.

Бухаров вместе с Верочкой настилают кровлю на крышу только что выстроенного дома.

Юрис в своем доме навешивает оконную раму.

Абаев красит крышу в ярко-зелёный цвет. Вдруг он замечает проходящую мимо в белом халате Ирину.

— Здравствуйте, Ирина Николаевна, — кричит он, опираясь на кисть.

— Здравствуйте, Мухтар. Ну, как работа?