Иван Болотников. Книга третья «Огнем и мечом» - [52]

Двухтысячная рать выступила из Путивля вслед Пашкову. То немалая подмога. Сдержал-таки слово Шаховской.

В Путивле Григорий Петрович не единожды высказывал:

— Выступай смело, Истома Иваныч. В беде не оставлю. Будет твое войско не мене, чем у князя Воротынского. Покуда до Ельца идешь, вдвое рать пополнишь. Ныне со всей Руси в Путивль сбегаются. Ни тебя, ни Болотникова не забуду. Есть кого послать. Верует Русь в царя Дмитрия, крепко верует.

Как-то, оставшись с глазу на глаз, пытливо спросил:

— А сам веруешь?.. Веруешь в спасение Дмитрия?

Пашков, чуть подумав, ответил:

— Ни мне, ни тебе, князь Григорий Петрович, при царе Шуйском не жить. Плаха нас ждет. А посему другой царь нам надобен, не потаковник боярский… А коль господь всемогущий и в самом деле Дмитрия Иваныча уберег, то всему народу спасенье: мужику, люду посадскому, дворянству. Царь-то Дмитрий всем избавленье даст.

Шаховской, отпив из кубка, вновь хитровато спросил:

— А ежели выйдет по-царскому, так, как Дмитрий Иваныч в грамотах своих сулит? Мужикам — землю, холопам — волю.

— Посулить можно, да токмо выше меры и конь не скачет. Смерд веками под барином жил, и никогда ему из хомута не выйти.

— Так, так, — протянул Григорий Петрович, продолжая пристально взглядываться в веневского сотника. Пашков пришел в Путивль одним из первых, приведя с собой две сотни мелкопоместных служилых дворян — детей боярских. «Мелкота» пошла за Пашковым охотно. Не было больших раздоров по выбору походного воеводы и в самом Путивле. Прибежавшие с южной окраины помещики толковали:

— Давно знаем Пашкова. В ратных походах бывали с ним не единожды. С погаными храбро бился. Муж отважный!

— В делах рассудлив, не оплошлив.

— Боярскому царю — ворог лютый.

«Славно о Пашкове говорят, — подумывал Шаховской. — Идти ему на Елец воеводой. Но Шуйский — в Москве, а под Ельцом все те же дворяне. Поднимется ли рука Истомы на своего же брата? Это тебе не на ордынца ходить. Там — иноверец, извечный враг. Тут же — свой. Помещик пойдет на помещика. Истома — не Болотников. Тот из мужичья, коновод разбойной повольницы, воровской атаман. Дворян не пощадит, реки крови прольет… Но такой сейчас и надобен. Шуйский без боя не уступит, войско его велико и крепко, и лишь неустрашимый воевода способен выйти ему навстречу. А вот как поведет себя Истома? Одно дело на Шубника негодовать, другое — с дворянским ополчением биться».

Сомнение запало в душу.

Глава 2 «ЦАРЕВИЧ» ПЕТР

Другой день «государев племянник» Петр бражничал в городке Цареве-Борисове. Бражничал с казаками. Гуляли широко, удало, булгача посад лихими разбойными песнями. Да и как не разгуляться? Петру-царевичу после длинного, утомительного похода?!

Царев-Борисов, засечную крепостицу, взяли почти без боя. Грозно вывалились со стругов, полезли на стены.

Воевода Михаила Сабуров, стоя на башне, всполошно орал:

— Пали по крамольникам!

Но ни стрельцам, ни пушкарям ввязываться в бучу не хотелось: многие порубежные крепостицы, отложившись от Василия Шуйского, целовали крест истинному, «праведному» царю Дмитрию Иванычу.

Воевода же гневом исходил, срываясь на визг, кричал:

— Обороняйтесь, изменники! Не быть вам живу, коль воров впустите. Рази бунтовщиков!

Один из могутных стрельцов ухватился за воеводу, вскинул на руки и швырнул с крепости. Озорно крикнул:

— Примай пса, казаки! То Бориске Годуну сродник!

«Царевич», вместе с повольницей лезший на стены, одобрительно воскликнул:

— Любо, стрельче. Награжу!

Михайлу Сабурова добили копьем, кинули в ров. Стрелец же, рыжий, лобастый, поднявшись на воеводское место, весело и гулко протрубил:

— Давно ждем, ребятушки! Неча нам под Шуйским ходить. Желаем царю Дмитрию послужить, — обернулся к стрельцам. — Открывай ворота, служивые!

Открыли!

«Царевич» снял с себя шелом и кольчугу и облачился в богатый парчовый кафтан с высоким жемчужным козырем. Один из стремянных подвел игреневого коня с нарядным посеребренным седлом и бархатной попоной. «Царевич» взмахнул на коня, приосанился.

Стрельцы и посадчане, взирая на молодого чернявого всадника, затолковали:

— Вот те и казак! Боярином воссел.

Казачий атаман, стоявший подле «царевича», горделиво крикнул:

— То не боярин! Пред вами царевич Петр Федорович, сын покойного государя Федора Иваныча и племянник ныне здравствующего царя Дмитрия Иваныча!

Борисовцы взбудораженно загалдели:

— Вот те на! — заломив колпак на потылицу, присвистнул один из посадчан. — У царя Федора никогда сына не было. Дочь Феодосью ему царица принесла. О том по всей Руси бирючи оглашали.

— Вестимо, — поддакнул пожилой затинщик. — Я тогда на Москве жил. А было тому, дай бог памяти, годов пятнадцать. Царица Ирина пушкарей деньгами одарила, чтоб веселей и громче из пушек палили.

— Пятнадцать, речешь? А глянь на молодца. Ему все двадцать, а то и боле.

Узрев замешательство в лицах горожан. Петр Федорович громко молвил:

— Ведай же, народ православный! Я законный сын царя Федора. Родила меня матушка государыня Ирина Федоровна. Но не суждено ей было меня на царство пестовать. Злодей и всей Руси притеснитель Борис Годунов выкрал меня из царских покоев. В матушкину же опочивальню подложил девочку Феодосью. Та ж вскоре занедужила и преставилась. Зелья отравного в молоко Бориска подлил. Помышлял, злодей, и меня извести, да бог уберег. Спасли меня добрые люди, в дальний монастырь упрятали. А как в лета вошел, надумал я по Руси походить, поглядеть, как живет народ православный. Везде побывал, везде постранствовал. И всюду видел суды неправедные, поборы и мзды великие, лихоимство боярское. В тесноте и обидах живет народ! Худо сидеть ему под боярским царем Василием. Прослышал я о законном царе, дяде моем Дмитрии Ивановиче, кой ныне в Речи Посполитой сидит и рать копит, дабы на Ваську Шубника выступить. Прослышал и возлюбил за то, что люд подневольный помышляет от невзгод избавить. И в делах оных я дяде своему верный пособник. Целуйте крест царю Дмитрию!