Ива Джима - [9]

Он открыл дверцу, и она, раскачав сумку, забросила на заднее сиденье. Повернулась и неожиданно нанесла поцелуй в щеку, с утра гладко выбритую, но теперь, как убедился по пути к метро, шершавую, как наждак.

*

В своей комнате, не уступающей по мрачности тому, что видел он когда-то – и даже не так давно – в картине «Семь» в парижском кинотеатре, на сирены скорой помощи, пожарные и полицейские не обращал внимания, но когда тишину распорол вертолет, поднялся и в два рывка задрал окно. Вид на фонарь, озаряющий свою собственную, на которой и был укреплен, глухую кирпичную стену по ту сторону «аллеи» – потенциально преступного проулка. Внутри шумел кондишн, но снаружи пар был, как в детстве, когда заставляли от ангины дышать свежеотваренной картошкой в мундире. Дым сигареты не хотел проталкиваться в эту влажную среду. Рев вертолета вернулся, поисковый луч мазанул по 13-ой стрит, по аллее, переместившись сразу в невидимый конец квартала, преследуя живую жизнь, воспитанную наверняка в иной системе ценностей. В этом – криминальном – смысле место оживленное, что и говорить. Перекресток культур. Но и не самое погибельное в мире, где все на удивление стало как-то очень интимно близко. Все, что из Европы казалось далеко, теперь почти что рядом. В полночь, когда в соседней комнате, где после рабочего дня Али хлебал под телевизор свой странный суп из йогурта, зазвонил телефон, потом Али, сверкая зубами и сияя иссиня-черным блеском, заглянул к нему: «Твой автор!»

А она уже за Тропиком Рака.

Телевизор включен был слишком громко, но неудобно делать знак Али убавить – любимая его передача про то, как своими руками построить себе то, что сходит в Америке за дом. Сдавленно распрощавшись, положил трубку. От супа отказался, но, поскольку надо было что-то сказать, Али ведь, выражаясь по-старинному, наперсник, с самого начала, с первого ее и-мейла посвященный в этот виртуальный роман, он на минуту присел, чтобы сказать по-французски: блядь! Не ожидал, что так много американцев погибло за свободу. На одном только ебаном японском острове – 6 тысяч 825 «всегда верных». Так и сказал. Мог бы округлить, но тогда получилось бы по-сталински: статистика. Точные цифры Нового Света, которые его когда-то удивляли, трагедию кодифицируют.

– А Руку видел?

Увы. Лишней там не оказалось.

– На Ива Джиме? – изумился африканец. – Наверно, плохо ты считал.

– Возможно, но… John Bradely, Rene Gagnon, Ira Hayes. Плюс павшие там Harlon Block, Mike Strank, Franklin Sously. Шесть человек. Как может быть тринадцать рук?

– Своими глазами видел! Ты мне веришь?

Что же сказать? Что мы одни, мой друг Али? Что свыше помощи не ждать?

– Конечно, верю, – с энтузиазмом он ответил. Добавив мысленно: Ты мой Тертуллиан.

*

Нью-йоркский друг вернулся из Европы, заявив, что больше туда он ни ногой, и некоторое время звонил еще, чтобы узнать, куда же девалась героиня заказанной ему статьи, для которой по очень большому блату газета держит полосу до срока, который вышел, а потом все вообще накрылось другими делами и заботами, которых в Америке хватает.

Первый снег уже прошел, когда решился послать и-мейл. Мол, где же вы, любезный автор?

На ответ не надеялся. Но получил на следующий день. Автор за рекой тут – штат Виржиния. С лоджии, кстати, можно видеть место, где встречались летом. Вы принесли мне тогда удачу – мне предложили интересную работу. Наверно, содержание для меня важней, чем то, чему вы меня пытались научить. Я не забуду ваш однодневный мастер-класс, но говоря об этом: работа сопряжена с известными ограничениями, так что насчет проекта… сами понимаете. И потом, какой же из меня писатель? Теперь я федеральный инвистигейтор по особо важным.

Писатель – вы.