Иуды в погонах - [58]

несколько минут. Я вижу — он очень торопится. И нервничает. Опять у меня подозрение появилось. Извинился перед ним—всё-таки майор, а я старший лейтенант. Сказал, что должен ещё задать несколько вопросов его спутнице — лейтенанту. Он пожал плечами. “Пожалуйста”, — говорит.

А у меня, пока я с ним говорил, созрел план. Он ушёл. Вошла женщина. Я перед ней разложил на столе карту и попросил показать, по каким дорогам они уехали от дислокации своего штаба до Карманова. Она на секунду замерла, вроде бы как растерялась, и тут же взяла себя в руки. Сказала, что она не может раскрыть маршрут передвижения. “Почему?” — спрашиваю я. “Это тайна!”

Какая же это тайна, думаю. Нет, тут что-то не то.

Её отправили вниз. Кивнул трём вооружённым ребятам, чтобы поднялись ко мне. Из окна попросил майора пройти ещё для одного вопроса. Оп вошёл. На столе по-прежнему лежала карта.

“Ваша спутница, — говорю, — отказалась сообщить маршрут, по которому вы ехали, покажите, пожалуйста”. Вижу, и он замялся, скосив таза на карту. Дорог там много. Почти все просёлочные. Я-то их хорошо знаю. А чужому человеку сразу и не разобрать. Прошли несколько напряжённых секунд. И тут я понял, что передо мной — враг. Вскинув пистолет, я крикнул: “Руки вверх!”»

10

В Москве Таврина допрашивали представители сразу трёх спецслужб: начальник отдела НКВД СССР по борьбе с бандитизмом — комиссар госбезопасности 3-го ранга Леонтьев, заместитель начальника 2-го управления НКГБ СССР комиссар госбезопасности Райхман и начальник отдела ГУКР Смерш НКО полковник Барышников. То есть и от Берии, и от Меркулова, и от Абакумова. Так уж получилось. Но, кроме того, что им пришлось выяснить (весьма обширные знания агента как германских разведывательных органов, их задач, форм и методов работы, так и их руководителей), Таврин оказался очень любопытным экземпляром.

В Центральном архиве ФСБ хранятся три пухлые папки уголовного дела о подготовке покушения на И.В. Сталина. При этом полтома его показаний перечеркнуто жирной красной чертой — «липа». То есть Таврин и советской контрразведке врал, как прирожденный Хлестаков. Прямо, как гоголевский знаменитый персонаж, он так входил в роль, что в конце концов мог себе позволить чуть ли не свысока разговаривать с чиновниками. Однако это был такой же трусливый, робкий и лживый человек.

В нём где-то глубоко было заложено желание перестать быть тем ничтожеством, что он собой представлял. Он безумно хотел хотя бы с помощью фантазии подняться выше, блеснуть, пустить пыль в глаза собеседнику. Но всё так же врал, врал вдохновенно, не задумываясь над сказанным. И чем больше ему верят, тем больше он распыляется. Но на Лубянке «Хлестакова» быстро прижали и узнали о нём такое!

«В 1931 году, работая в Глуховском районе Черниговской области уполномоченным в отделе труда, который занимался вербовкой рабочей силы для строительства промышленных предприятий, Пётр Шило проиграл в карты 5000 казённых денег. Попытался скрыться, но в Саратове был арестовал.

Сидеть в камере не входило в его планы. Взломав вместе с находившимися с ним уголовниками кирпичную степу тюремной бани, Шило бежал.

Скрывался в Иркутске, потом в Воронежской области. Воспользовавшись пожаром в квартире, обжег верх своего паспорта и получил новый на фамилию своей жены — стал Гавриным. Позже переправил букву Г на Т, получилось — Таврин. Под этой фамилией устроился на учёбу в Воронежский юридический институт. После окончания первого курса был принят на должность старшего следователя в Воронежскую прокуратуру. За самовольное оставление работы был вновь арестован, однако наказания избежал. В сороковом году уехал в Свердловск, где по подложному паспорту устроился на работу в трест “Урал-золото”, откуда 14 июня 1941 года и был призван в Красную Армию. Воевал, и даже неплохо», — пишет А. Михайлов.

«Враньё и авантюризм были натурой этого человека. Одна женщина, знавшая его но Свердловску, рассказывала, что знакомым женщинам Таврин представлялся сотрудником НКВД.

“Меня, правда, удивляло, — добавляла она, — что такой ответственный товарищ не упускал случая слямзитъ что-нибудь по мелочам. Пользуясь моим отсутствием, унёс мою кожаную куртку, кое-что из белья. Хозяйка квартиры лично приготовила ему из моей муки на дорогу булочки”».

Самое интересное, что один из ветеранов контрразведки, имеющий отношение к задержанию и допросам Таврина, рассказывал, «что ему показалось, что тот был не способен ни заложить бомбу в месте, куда приедет Сталин, ни стрелять из компактного фаустпатрона по машине вождя».

«Не тот он был человек, — говорил ветеран. — Не того склада. Согласиться мог, тренироваться мог, а пожертвовать собой — нет» (Е. Жирнов).

«При аресте Шило-Таврина и его спутницы в руки контрразведчиков попали шифры, кодировочные таблицы и специально оговорённые на случай провала способы оповещения. Шифровальный “лозунг” радистки — “Привет от дамы”. Шилова также была проинструктирована в “Цеппелине”: если работают под контролем, то в конце радиограммы будет подпись “Л. Ш.”, а при самостоятельной работе — “Л. П.”. Но это были не все меры предосторожности, которые предусмотрели в “Цеппелине”…