Иуда - [11]

Виктор стоял перед Николаем, ошарашенный его заявлением. Вокруг него увивалось немало соглядатаев, которые прикидывались друзьями, но все они тщательно маскировались, хотя, как показывает опыт, скрыть это едва ли возможно.

– Что им надо от меня? Чем я им насолил? – после некоторой паузы огорчённо выдавил из себя Виктор.

– Ты знаешь, эти вопросы и я задаю себе. Чёткого ответа не нахожу. Ясно, что никакой опасности для страны мы не представляем, но им, КГБ, надо как-то оправдывать своё безбедное существование. Это первое.

– Что им надо? Что надо?

– Кроме того, им не нужны честные люди, люди с чувством собственного достоинства и самоуважения, болезненно реагирующие на все мелкие и крупные проявления несправедливости со стороны государства. Это второе. Ну, вспомни хотя бы процессы над Синявским и Даниэлем. Им просто нужна рабочая сила, безмолвная и послушная…

Николай попытался подробно рассказать свою историю взаимоотношений с комитетчиками, но Виктор слушал его без особого интереса, время от времени покачивая головой, типа: «Достали!». Был он бледен, и, как Николаю показалось, весьма испуган.

– Не волнуйся, у меня есть предложение, – Николай встал и медленно зашагал по комнате, – давай вдвоём сочинять доносы на тебя. Будем писать так, как выгодно нам.

– Ты рискуешь. Если твои показания будут расходиться с показаниями других стукачей, тебя возьмут в разработку.

– Да я и так, наверняка, в разработке у них, – Николай сел за стол и продолжил, – вот сегодня: опишем, в какой нищете живёт твоя семья, никто к тебе не приходил и не звонил, «Самиздат» ты мне не предлагал, «Хроники» я у тебя не видел. Всё. В следующий раз придумаем что-нибудь подобное. Ну, как? Идёт?

Виктор помолчал некоторое время и, слегка хмыкнув, протянул руку Николаю:

– Идёт!

Глава 3

Ещё будучи студентом, Олег Кротов проявил живой интерес сначала к современной живописи, а вскоре и к иконописи. Целыми днями он пропадал в мастерских «левых» художников. Среди них были и ставшие впоследствии известными и даже знаменитыми, такие, как Оскар Рабин, Михаил Гробман, Эрнст Неизвестный и другие. С кем-то из них Олега связывали не только дружеские, но и деловые отношения, а, примкнув к группе кинетистов «Движение» во главе со Львом Нусбергом и Франциско Инфанте, он даже участвовал со своей кинетической моделью в их знаменитой выставке в Курчатовском институте. Активно общаясь с художниками, Олег изрядно поднаторел в искусствоведении и организовал в своём институте клуб любителей искусств «Экстремум». Первые выставки в стенах института, сделавшие клуб весьма популярным среди московской интеллигенции, проходили довольно гладко с молчаливого согласия институтского парткома. Обсуждения выставок собирали толпы студентов и москвичей. Комсомольцев возмущало беспардонное отступление художников от принципов соцреализма.

Художники, как могли, отбивались от нападавших на них активистов, ломая сложившиеся стереотипы восприятия. Так, например, на выставке Эрнста Неизвестного один из студентов, критикуя работы Эрнста, заявил:

– Видно, что вы – профессионал, в отличие от многих других, которые и рисовать-то не умеют! Вот в вашей скульптуре изображён нагой человек. Всё у него, как у человека. Голова – как голова! Ноги – как ноги! И рука – как рука, но зачем он, человек, этой рукой рвёт себе грудь? И зачем эта дыра, натуральная дыра у него в груди?

– Видите ли, молодой человек, – спокойно отвечал Эрнст Неизвестный, – чем дыра дырее, тем рука рукее!

– А нога – ногее! – подхватил кто-то из толпы.

Такой демократизм продолжался недолго. Когда началось гонение на поэта Иосифа Бродского, его объявили тунеядцем, судили и приговорили к высылке из его родного города Ленинграда, Олег в рамках очередного устного выпуска «Экстремума» организовал в комнате отдыха своего факультета встречу студентов с поэтом. Иосиф читал свои стихи вдохновенно, очень выразительно и старательно. Высокий лоб поэта постоянно покрывался потом, и время от времени ему приходилось делать передышки и тщательно вытирать пот с лица. Нельзя сказать, что его стихи производили сильное впечатление, нет, среди студентов были тоже неплохие поэты, однако, Бродский был мучеником, а к мученикам у нас отношение особое! После встречи Олег собрал со студентов пожертвования и на дружеском чаепитии вручил поэту конверт с небольшой суммой денег. Это мероприятие не могло остаться незамеченным, и через пару дней Олега вызвал на ковёр секретарь парткома института Иван Николаевич по фамилии Великий. Всё: и громовой голос, и громадный рост, и крупные черты лица со скошенным к затылку лбом – всё на все сто оправдывало его фамилию.

– Что означает ваше название «Экстремум»? – начал Великий.

– «Экстремум» – это взлёт достижений советского искусства, – Олег описал рукой полуволну с положительной амплитудой, – и падение западного, – рука описала полуволну с отрицательной амплитудой.

– Ну, хорошо! А что это за выставку голых баб вы здесь устроили? Кто этот художник?

– Максимов, член МОСХа, – спокойно ответил Олег.

– Этот пусть висит! Я не для этого вас вызвал. В субботу вы устроили встречу с этим тунеядцем, как его, «Броцким»! И собирали для него деньги! Что это такое, я вас спрашиваю! – гремел Великий.