Итоги «тринадцатой пятилетки» - [2]

Земли у Федоренко 500 гектаров, из них — 300 пашни.

— Не было солярки, нет денег, — объясняет он. — Теперь взял кредит у корпорации, начну пары обрабатывать. За пять лет от земли, от зерна доходов нет: все идет на горючее, на запчасти. Спасает скот: от мяса — хоть какие-то деньги. Молоко девать некуда — базар далеко. А уходить куда? Назад, в поселок, откуда пришел, — там работы нет, все предприятия закрылись. В пяти километрах — хутор, там — колхоз, люди по пятьдесят тысяч рублей в месяц получают. На буханку хлеба в день не хватает. Так что уходить некуда, надо работать.

Мы уезжаем, он остается.

А может, это начало новой жизни? Пять лет разве возраст?

В краях иных, в Европе ли, в Америке, по-иному. Помню деревню в Венгрии, обычное подворье, рассказ хозяина:

— Фундамент и «низы» дома — это от прадеда, деда. А мы с отцом подняли выше, второй этаж. Я сам уже оборудовал отопление, ванную, построил бассейн, чтоб внучата летом купались.

И без рассказа было видно, что подворье — дом, все службы — не в один день построены, и не в один год, и даже не в один век.

У нас в России, и здесь вот, в Задонье, сколько раз зорили гнезда крестьянские: Гражданская война, раскулачивание, Отечественная война, послевоенная разруха, потом, когда немного оправились, грянуло: «Долой неперспективные хутора!» Снова бросай все и где-то начинай лепить новую жизнь. Нынче, вот уже пять лет кряду, громим колхозное: капитальные кирпичные животноводческие фермы, кошары, дома при них, полевые станы — все по кирпичику растаскиваем, до ровной земли. Словно идет на нас враг и нельзя ему оставлять ничего, кроме руин.

И вот снова начинаем с землянок. Значит, долог наш путь.

А путь наш сегодняшний — от поля к полю: Барсов, Ляхович, Шамин, Бобров, Белько, — но разница малая.

— Не пойму: это чистый бурьян или что-то сеялось?

Выходим из машины, глядим, вздыхаем:

— Чистый.

А дальше и выходить не надо, из машины видать, что бурьян без подмесу.

За курганом — курган, за балкой — балка: Зорина, Осиновская… За полем поле.

И такая радость, когда увидишь высокую, чистую озимку, — редко, но случается. Возле хутора Осиновский прекрасное поле.

— Молодцы, ребята, — хвалит Цуканов. — Молодые, а могут. Надо поговорить, может, еще земли возьмут.

Ближе к хутору Большая Голубая неплохая пшеница у Старовойтова, Романова, Харьковского, Молчанова; они из Волгограда, городские люди, но сумели.

Но больше картин горьких: зеленое половодье сорняка.

По целине, по залежам, перелогам, по балкам и теклинам такие травы стоят, что дух захватывает. Колосится, цветет аржанец, синеют разливы горошка, розовеет вязиль. Травы, травы и травы… Но ни людей, ни скота, ни рядов скошенной травы, ни копен сена. Зеленая, но пустыня.

На хуторе Большая Голубая молодые ребята-механизаторы жаловались:

— Без зарплаты сидим. Спасибо детским пособиям да стариковским пенсиям.

На этом далеком и горьком хуторе спросил у одного, у другого:

— Сколько скотины держите?

— Корова с бычком… — отвечали мне.

Часом позже, на другом хуторе, на Евлампиевском, Борис Павлович Лысенко человек немолодой, недужный и статью не богатырь — ответил на мои сомнения:

— Хорошо, хоть одну корову держат. А ведь есть молодые, здоровые — и вовсе ничего на дворе нет: это ведь труд, работать надо.

Одна корова — круглый год забота, две — вдвое больше. Четыре ли, пять, десять — уже не позорюешь, и телевизор надо забыть в пору летнюю, горячую.

Еще одна беда нашей земли и жизни — добрых работников мало. После раскулачивания десятилетиями людей провеивали: какие потолковей, тех в город выталкивали, чтобы «человеком стал», какие похуже — «нехай быкам хвосты крутят».

Вот и получилась картина нынешняя: триста километров пути, чуть не сотня хозяев, а хорошего мало.

— Завтра буду весь день акты писать для комиссии, для наказания, — сказал Цуканов, а потом добавил: — Когда из десяти новых хозяев за нерадивость, за упущения в использовании земли штрафуешь одного-двух — это естественно. А когда из десяти — всех, то это уже ненормально. Значит, не только люди виноваты, но и государство, его подходы.

А в конце пути еще одна встреча.

На границе района, за речкой Голубой, возле хутора Большой Набатов, встретили мы В. Н. Конькова. Брал он землю понемногу — сначала два десятка гектаров, потом попросил еще и еще. Выращивал арбузы, дыни и — всем на удивление — огурцы на богаре, то есть без полива. А в прошлом году решил взять большой участок не клочками, а в одном месте. Выделили ему 350 гектаров. И вот встреча. Коньков — за рулем машины отвозит своих работниц с бахчи домой, в станицу.

— Проверяйте, наказывайте, — весело согласился он. — Но платить штраф буду после уборки урожая.

Объехали мы земли Конькова, поглядели: неплохие пары, бахчевые и теперь уже фирменные огурцы на богаре.

— Здесь был сплошной бурьян из года в год, — рассказывал Цуканов. — Из рук в руки земля переходила — и не было проку. А Коньков за осень и весну порядок навел. Будет прок.

Дай Бог!.. Ночью, как всегда это бывает после долгой дневной дороги, снилась мне та же задонская земля в июньском цвете. Ковыль, чабер и, конечно, высокая густая пшеница и сладкие пахучие травы. А еще снились задонские хутора. Не мертвые, а живые: Зоричев, Липологоловский, Осинологовский, Тепленький да Малый Набатов. Но это были лишь сладкие сны.