Итоги, 2013 № 48 - [2]

— В какой момент у вас сложилась полная картина состояния советской экономики?

— Наш отдел прогнозирования в ЦЭМИ, а потом Институт экономики и прогнозирования научно-технического прогресса выбивались из общего академического русла. Мы занимались не теоретизированием, а в сотрудничестве с десятками отраслевых институтов разрабатывали очень масштабный и серьезный документ под названием «Комплексная программа научно-технического прогресса и его социально-экономические последствия в СССР» на 20 лет. Она была своего рода долгосрочным планом-прогнозом развития. Работая над этим планом, я смог сформировать четкое представление о положении дел. Если коротко, то экономика была в плачевном состоянии уже к рубежу 80-х: нулевые темпы роста.

Даже нас, академических ученых, заставляли порой что-то приписывать в прогнозах, поскольку изначально они были, по мнению руководителей, слишком пессимистичными. Начальников вызывали в ЦК и говорили, что, мол, надо добавить темпов роста. Поскольку мы были людьми с собственной позицией, то зачастую писали, например, так: «Инерционный сценарий дает два процента роста. Но еще один процентный пункт может дать совершенствование хозяйственного механизма…» Писать новеллы о том, как мы будем совершенствовать этот механизм, часто поручали Евгению Ясину.

Но тогда мы еще искренне верили, что социализм можно улучшить, убрать какие-то явные глупости, попытаться инкорпорировать достижения научно-технического прогресса — то, что принято называть инновациями. Хотя и сейчас есть, и тогда была одна серьезная ошибка. Она отражается даже в термине «внедрение достижений НТП». Теперь это называется «внедрение инноваций». Что коммунистические власти, что нынешние не понимают: инновации нельзя внедрить. Они должны, образно говоря, как трава через асфальт, прорастать сами. Если есть конкуренция, если каждое предприятие пытается в ее рамках найти свою нишу и получить какую-то дополнительную прибыль за счет инноваций, вот тогда они становятся востребованы. А если вы пытаетесь их внедрить насильно, ничего не происходит.

Более того, беда в том, что у нас успех бизнеса зависит не от инноваций, а от того, как у тебя устроены отношения с государством в широком смысле этого слова — имеешь ли ты доступ к госзаказу и иным бюджетным деньгам. Эта порочная модель бизнеса, так или иначе аффилированного с чиновниками, повторяется сверху донизу — начиная с федеральных ведомств и заканчивая самым нищим муниципалитетом в какой-нибудь области. Я вот, например, помогаю одному предприятию по просьбе губернатора. Классический депрессивный район — и даже там есть свои прикормленные компании, которые получают муниципальный заказ. А учредителями в них являются главы района, их родственники...

— Простой вопрос, Андрей Алексеевич: почему рухнул СССР?

— Два главных фактора привели к экономическому коллапсу СССР: гипертрофированный оборонный комплекс и падение цен на нефть после мая 1986 года. Экономический конец СССР замаячил на горизонте, когда министр нефтяной промышленности Саудовской Аравии заявил, что его страна прекращает ограничивать добычу нефти, после чего стоимость черного золота полетела вниз. Через несколько лет Союз рухнул.

Но есть и более глубокая причина. С годами я все больше стал солидарен с баронессой Тэтчер, которая как-то заявила, что социализм, особенно советского типа, планово-административный, распределительный, — это искусственная и порочная система, которая не имеет серьезных перспектив. Она может решать какие-то локальные крупные задачи типа освоения космоса, но это все происходит за счет недюжинной мобилизации человеческого ресурса.

Социалистическое соревнование так и не стало альтернативой капиталистической конкуренции. Планово-распределительная система хорошо работает для ГУЛАГа. Я помню сетования госплановских начальников, которые пытались на базе межотраслевых моделей просчитать все до винтика. И им все время не хватало мощностей ЭВМ. Можно пошутить, что СССР погубили недостаточные мощности ЭВМ в Госплане... Если серьезно, то, к сожалению, это не так. До тех пор, пока все зависит от технологических расчетов, — все чудно. Вам нужно произвести столько-то танков, для этого нужно столько-то резины, стали, меди и так далее. Казалось бы, все правильно. Посчитай — получишь нужный результат!

Кстати, ответственно заявляю: за всю историю советской власти не был выполнен ни один госплановский ориентир, начиная с плана ГОЭЛРО. В конце концов, план всегда подгонялся под фактические значения.

Так вот, все чудно до тех пор, пока вы не сталкиваетесь с потребностями населения. Оно почему-то хочет покупать не эти сандалии, а другие. Граждане хотят иметь выбор. Один хочет потреблять водки больше нормы, а другой не хочет ее потреблять вовсе, но хочет ходить в кино и театр. Это и разбалансирует всю систему, если вы не навязываете людям потребление, как делалось в ГУЛАГе.

В общем, в институтах Академии наук мы пытались создать систему оптимального функционирования советской экономики. И даже сделали некоторый шаг вперед: мы старались ориентироваться на потребности людей, но сама модель априори предполагала, что некто — секретарь ЦК КПСС или представитель Госплана — знает, что именно нужно людям для счастья. В этом и крылась концептуальная ошибка. Люди-то разные...