Итоги, 2012 № 52-53 - [38]

Конечно, политизация этой сферы началась не в этом году — в 2011-м Москва ахнула от «Золотого петушка» Большого театра в постановке Кирилла Серебренникова, который читался как краткий курс истории России от опричнины до чеченской кампании. Сейчас тренд со сцены распространился в сферу распределения бюджета — ничем другим не объяснить внезапную поддержку государством актуальной российской оперы под кураторством Василия Бархатова. Прежде она обреталась по разного уровня фестивалям оперного искусства за пределами отечества, а сейчас вдруг вышла на сцены стационарных театров уровня Большого и МАМТа, а также актуальных площадок, вроде полуподвала башни «Федерация». Сам Бархатов, правда, скептически — как и полагается бунтарю — отнесся к сотрудничеству с государством: «...И в Общественной палате, и в Совете по культуре при президенте мне пока не удалось сделать толком ничего стоящего... Мне проще договориться со всеми самому, прийти на прием к директору театра или меценату и лично что-нибудь попросить для какого-нибудь, к примеру, дебютирующего режиссера».

Самым же интересным и эпатирующим художественно-политическим событием стал гастрольный спектакль из Германии — там такая культура существует давно — Baader Кристофа Винклера, показанный на Фестивале театров танца ЦЕХ'12. Прообразом главного героя стал знаменитый леворадикал эпохи 70-х, один из лидеров немецкой террористической организации «Роте Армее Фракцион» Андреас Баадер. Хореограф попытался проследить, как из романтичного гуманиста, в двадцать лет создававшего приют для беспризорных детей, вырастает одухотворенный убийца, как высокие идеи равенства и свободы толкают на кровавые преступления. Такие темы (и герои) редко становятся объектами внимания балетного театра, но идея не надуманна: объявляя голодовку, Баадер рассматривал собственное тело как «святое орудие» революции. Теперь российская публика узнала, что в его духовном мире можно разобраться с помощью современного танца.

Театр начинается с митинга

Опросы общественного мнения относительно судьбы политического театра в России проводятся постоянно. При этом те, кто вроде бы имеет к нему отношение, стараются отмежеваться, а те, кто никаким боком с ним не соприкасался, наоборот, считают, что постоянно высказываются по острым политическим вопросам. Михаил Угаров, например, говорит: «Прежде всего это театр, где на первом месте слово «театр», а на втором — «политический». Политическим театр становится в зависимости от запросов времени, в котором существует. Абсолютно аполитичный текст вдруг звучит как манифест». То есть искусство на первом месте, не устает повторять он, а ведь это руководитель Театра.doc, абсолютно политизированного проекта, где идут спектакли «БерлусПутин», «Час 18 — 2012» и «Двое в твоем доме», безусловно, воспринимаемые зрителем как политические. И Кирилл Серебренников, за которым числятся «Отморозки» по Прилепину, считает свои спектакли просто острыми, вызывающими неконтролируемые ассоциации, но не политическими. В этом же духе высказывается один из главных «политиков» в театре Константин Богомолов…

Не желая признавать, что опустились до столь «плебейского» жанра, как политический театр, режиссеры относят к нему все социально заостренное. Так есть ли все-таки какие-то четкие границы у понятия «политический театр»? Есть ли родословная, в которую можно вписать наследников? Есть ли, в конце концов, хоть какие-то традиции?

Классиками политического театра считаются Эрвин Пискатор, Эрнст Буш и Бертольт Брехт. Их идеалы были коммунистическими, а спектакли откровенно пропагандистскими. Но большие художники, ведомые «энергией заблуждения», создали новую эстетику. Их находками пользуются по сей день и те, кто не разделяет их взглядов. И современники ценили в них не только публицистов. Когда театр «Фольксбюне» отрекся от спектакля Пискатора «Буря над Готландом», в финале которого над сценой загоралась красная пятиконечная звезда, письмо протеста подписали 42 деятеля культуры, и среди них Томас Манн, Генрих Манн, Лион Фейхтвангер. Нынешний «политический» театр не соберет подобных людей под свои знамена — потому что на знаменах лишь одно слово «протест». Кстати, на этот левый протест ответа справа практически нет, если не считать спектакль «Демгородок» по Полякову в Театре имени Рубена Симонова. Но большое искусство не рождается на волне одного только протеста, да и в политической сфере оппозиция, порой убедительная в своих лозунгах против, не находит лозунгов за. Вот потому и нет у нас вдохновенного политического театра. Политизация нашего театра очевидна, сомнения вызывает только качество этого театра.

Важнейшее из искусств

Кино — самая отзывчивая на политику сфера. Именно по нему легче всего проследить, как далеко зашла политизация культуры.

Тот же Голливуд — это весомая часть международной и внутренней политики США. Именно по его продукции, как по эталонному метру, можно сверять многие растворенные в воздухе тенденции. Причем, как это ни странно для демократической страны, все кино США работает на имидж отечества. И номинированная в этом году на «Золотой глобус» и «Оскар» предвыборная политдрама Джорджа Клуни «Мартовские иды». И основанный на реальных событиях фарс «Грязная кампания за честные выборы». И «Диктатор» с Сашей Бэроном Коэном в заглавной роли — острая сатира на то, как США несут африканским народам демократию. Американский ура-патриотизм от этого не чахнет, а только растет. Если учесть, с каким успехом идут американские фильмы в России, нетрудно понять, какого рода политизация сильнее всего влияет на нашего кинозрителя.