Итоги, 2012 № 10 - [15]

— Тем не менее в 27 лет вы оказались на олимпе отечественной моды: в Доме моделей на Кузнецком Мосту.

— Как говорится, я всем обязан провидению. В Дом моделей я пришел уже известным человеком, к тому же меня и лично знали: я проходил там практику.

Первые восемь лет меня не признавали. В то время я очень много рисовал. Эскизы раздавал, просто терял или выбрасывал. К счастью, кое-что сохранилось. Самое интересное, что сегодня все это абсолютно актуально. Меняй ткани, фактуру — суперкласс будет. Занимался и мехом, и головными уборами, и фурнитурой. Понятия не имел, что и как нужно делать, но делал! Приходил на фабрики, консультировался, давал какие-то идеи. Позже, в 1968 году, я стал работать с «Яблонексом», делать коллекции бижутерии, тоже абсолютно по наитию. Получились потрясающие украшения! В 1969 году на показе в Брно получил премию — кучу денег, которые у меня там же и украли. Но главное, появилась настоящая бижутерия!

В 1969 году мы должны были ехать в Японию. Меня, естественно, не пустили. Впервые поехал за границу в капстрану лишь в 1986 году.

— Почему ушли из Дома моделей?

— 8 марта 1978 года у меня был показ в Доме кино — театрализованное дефиле часа на полтора, с музыкой. Было так много народу, что пришлось в двух залах выступать. Когда все закончилось, ко мне подошли Лариса Шепитько с Элемом Климовым, сказали: «В вас погиб великий режиссер». Так и сказали. Выхожу на улицу, время — час ночи. Слякоть, грязь. Я, как всегда, со своими сумками и авоськами с аксессуарами. Машины — ни одной. Настроение жуткое после совершенно фантастического триумфа. В таком состоянии, груженный скарбом, тащусь до метро «Маяковская». Пришел домой, думаю: «На фиг мне все это нужно?» Все достало. Прежде всего то, что ни одной вещи из Дома моделей ни купить, ни достать невозможно. Мы их делали, а они просто исчезали. Куда, мы не знали. Может, раздавали? Так или иначе, я никогда не видел на людях свою одежду. Я так устал от всего этого, что ушел из официальной моды.

— Не хотелось уехать из СССР?

— Чувствовал, что это не мое, да я и языка не знаю. Русский настолько богат и объемен, что у меня даже желания учить другой язык не возникало, как и остаться за рубежом. Хотя возможности были. Скажем, когда я впервые приехал в Канаду, по-моему, в 1986 году, нас никто не встретил. Я был один мужик с восемью девочками: две руководительницы нашего банно-прачечного треста и шесть манекенщиц. Нам по 50 долларов дали — ровно на билет из одного аэропорта в другой. Могли спокойно остаться, поскольку были полностью предоставлены сами себе. Просил сотрудников «Аэрофлота» помочь — никто не откликнулся. Английского не знаю. Показываю канадцам журналы, пытаясь объяснить, кто мы такие, чтобы нам дали гостиницу. В конце концов нас поселили в какой-то отель. Хозяин дал нам комнату, потребовав одну из девочек на ночь. Я говорю: «Девочки, закрывайте все двери». Ночь провели без сна, на рассвете буквально спасались бегством: договорился с одним шофером, польским парнем, чтобы он отвез нас в аэропорт. Кагэбэшники нас встретили лишь в Ванкувере. Интересовались, почему задержались...

До нашего приезда канадцы понятия ни о чем таком не имели. И вдруг увидели рафинированную моду! Интерес к концу выставки был просто фантастический — полный аншлаг! В общем, Россия предстала в совершенно новом образе. К нам стали приходить эмигранты — канадские староверы. Красавцы ребята, девочки, счастливые тем, что приехали русские. Кагэбэшники стали запирать меня в отеле, чтобы я не мог с ними встретиться. Вообще они мне здорово кровь попортили. Помните, на Красной площади приземлился летчик Руст? Так меня и в связи с этим на Лубянку вызывали! Как-то ехал в лифте, обсуждали эту историю с коллегами, я и говорю: «Слушайте, я же жил с Рустом в одном отеле, когда был в Финляндии!» У моей сотрудницы муж работал в КГБ, она возьми и расскажи ему эту историю. Меня тут же вызвали в КГБ — интересовались, какие у нас с Рустом связи... Наверное, на меня огромное досье в КГБ находится. И это притом что я никогда в жизни ничего не сделал против России. Я действительно ее люблю! Я никогда не пытался ничего ни продать, ни предать, а тем более уехать отсюда.

Впрочем, была единственная попытка, в 1978 году. Я ушел из официальной моды, у меня умирала мама. От меня отвернулись люди, поползли слухи о том, что я собрался в Израиль. С моей-то монгольской рожей! Словом, ситуация была жуткая. И друг Майкл из Нью-Йорка привез мне невесту — хорошую девочку, архитектора. Но я ей сказал, что не могу с ней отношения продолжать, тем более уехать, поскольку у меня мама при смерти. Она спрашивает: «Что для вас дороже, мама или я?» Я говорю: «Конечно, мама». Так и расстались.

В то страшное время ко мне обратился заведующий идеологическим отделом ЦК КПСС Евгений Михайлович Тяжельников, очень серьезный и при этом милейший человек. Приглашает меня в кабинет. Я представляюсь: «Слава Зайцев». Он мне: «Какой Слава, почему Слава? Ты же Вячеслав Михайлович!» Говорю, что терпеть не могу свое имя-отчество, поскольку оно напоминает мне про Молотова, портрет которого висел у нас дома. «Вячеслав Михайлович, успокойтесь. Не надо так себя не уважать», — ответил Евгений Михайлович. Он был очень правильный человек, и по сей день таким остается. Так вот, он говорит: «Слава, будет Олимпиада, хотите поучаствовать?» Отвечаю: «С удовольствием, если легкая промышленность позволит». Он говорит: «Для нас это не преграда». Евгений Михайлович познакомил меня с Иваном Дуденковым, тогдашним министром бытового обслуживания, который предложил мне работать в Доме моды на проспекте Мира.