Италия. Под солнцем Тосканы - [6]
На следующий год, весной, я позвонила одной женщине из Калифорнии, которая открывала в Тоскане свой строительный бизнес. Я попросила её узнать про Брамасоль; вдруг его не продали и цена снизилась. Через неделю она позвонила мне после встречи с владельцем. «Да, он всё ещё продается, но, по особой итальянской логике, цена выросла, — сказала она и пояснила: — Доллар упал, а этот дом требует вложений».
И вот мы вернулись. К этому времени, тоже по особой логике, но своей собственной, я зациклилась на покупке именно Брамасоля. В конце концов, нас с Эдом устраивают местоположение, сам дом и участок, нас устраивает всё, кроме цены. И я сказала себе: если дело только в одной этой мелочи — вперёд!
Но всё же дом стоит sacco di soldi — кучу денег. Предстоят огромные трудности: восстановить заброшенный дом и участок. Протечки, плесень, разваливающиеся каменные стенки террас, осыпающаяся штукатурка, в одной ванной отвратительно пахнет, зато в другой есть металлическая сидячая ванна и треснутый унитаз.
Почему такая перспектива нас не отпугнула? Ведь, помнится, дома, в Америке, одна лишь необходимость сделать ремонт на кухне надолго выбивала меня из колеи. Дома мы, вешая картину, непременно отбиваем кусок штукатурки размером с кулак. Когда мы моем посуду в забитой до отказа мойке и в очередной раз забываем, что туда нельзя бросать даже лепестки от артишока, кажется, что осадок поднимается аж со дна залива Сан-Франциско.
С другой стороны: вот красивый дом возле римской дороги, на вершине холма высится этрусская (этрусская!) стена, в поле зрения находится крепость Медичи, видна гора Амиата, на участке сто семнадцать оливковых деревьев, двадцать слив и несчетное количество абрикосов, миндаля, яблонь, груш. Возле колодца пышно разрослись фиги. Возле парадного входа посажен лесной орех. Кроме того, поблизости расположен один из самых прекрасных городов из тех, что я видела. Просто безумие отказаться от покупки.
А если кто-нибудь из нас попадёт под грузовик с картофельными чипсами и не сможет работать? Я перебираю в уме все болезни, которые мы можем подхватить. Одна моя тётка умерла от сердечного приступа в сорок два года, моя бабушка ослепла... А если землетрясение разрушит университеты, где мы преподаём? А если упадут котировки ценных бумаг?
Я выскакиваю из постели в три часа утра и залезаю под душ, направляю в лицо струи холодной воды. Возвращаясь в кровать в темноте, на ощупь, я ударяю палец ноги о железную раму кровати. Боль пронзает всё тело до позвоночника.
— Эд, проснись, я сломала палец на ноге. Вставай скорей!
Он садится:
— Мне как раз снилось, что я срезаю травы в саду. Шалфей и мелиссу.
Он ни разу не усомнился, что этот дом — чудо, что мы отыскали рай на земле. Он щелчком включает прикроватный светильник и улыбается мне. Мой разрезанный пополам ноготь свисает с пальца. Под ним расплывается пурпурное пятно. Я не могу ни оставить ноготь, ни сорвать.
— Домой хочу, — говорю я.
Эд накладывает мне на палец повязку.
— Ты имеешь в виду Брамасоль? — уточняет он.
Эта куча денег, о которой идёт речь, была телеграфом отправлена из Калифорнии, но не дошла до пункта назначения. Как такое может быть, спрашиваю я в банке, деньги отправлены, они должны поступить моментально. Там снова пожимают плечами. Возможно, их задержал Главный банк во Флоренции. Дни идут. Из бара я звоню Стиву, моему брокеру в Калифорнии. Я кричу, в баре шумно — транслируют футбольный матч. «Ты должна проверить на месте, — орёт он в ответ. — Отсюда деньги давно ушли. А ты в курсе, что правительство у нас сменилось сорок семь раз со времени Второй мировой? Эти деньги были вложены в беспошлинные облигации и быстро растущие фонды. Твои австралийские облигации заработали семнадцать процентов. Ах, ну да, у вас там сладкая жизнь».
Отель наводняют москиты (тут их называют zanzare), принесённые ветром из пустыни. Я ворочаюсь с боку на бок под простынями, пока кожа не начинает гореть. Я встаю среди ночи и облокачиваюсь о закрытое ставнями окно, воображая всех постояльцев отеля, которые сейчас спят, не выпуская из рук путеводителей и вытянув покрытые пузырями от долгой ходьбы ноги. У нас ещё есть возможность отступить.
Побросать сумки в арендованный «фиат» и сказать: «Прощайте». Поехать, месяц проболтаться на побережье Амальфи и уехать домой загорелыми и расслабленными. Накупить гору сандалий. Я уже слышу голос моего дедушки, постоянно внушавшего мне: «Будь реалисткой. Спустись с облаков». Он пришёл в ярость, узнав, что я изучаю поэзию и латынь, что-то совершенно бесполезное. Ну, и о чём я думаю теперь? Покупаю заброшенный дом в стране, на языке которой не могу связать и двух слов. Он, вероятно, стёр свой саван, переворачиваясь в могиле. У нас нет в запасе миллионов, которые поддержали бы нас, как парашют, если случится что-нибудь непредвиденное.
Откуда эта неодолимая тяга к приобретению домов? За моей спиной стоит длинная череда предков, которые открывали сумки, доставали оттуда лоскуты обивочного материала, цветные квадратики кафеля для ванной, образцы жёлтой краски семи оттенков и клочки цветастых обоев. «Какой у неё дом?» — спрашивает моя сестра, и мы обе понимаем, что она хочет знать, что за человек эта «она». Я подбираю бесплатный справочник по недвижимости у дверей бакалейного магазина, когда отправляюсь куда-нибудь в отпуск, пусть даже недалеко от дома. Однажды в июне с двумя подругами я сняла дом на Майорке; следующим летом я жила в небольшом домике в Сан-Мигель-де-Альенде, где всерьёз увлеклась двориками с фонтаном, спальнями, с балконов которых каскадом спадают побеги бугенвиллеи. Одно лето в Санта-Фе я начала поглядывать на сырцовые кирпичи, воображая, что стану жить на юго-западе, уснащать все блюда острым стручковым перцем, носить бирюзовые украшения в форме цветка тыквы, — другой мир, другая жизнь. В конце месяца я уехала оттуда и больше никогда не хотела туда вернуться.
