It As Is - [8]

Но мой мир, он будто бы проклят, он ограничен стенами зданий, он состоит из стекла и пластика. Здесь я отовсюду слышу о дарованной мной свободе выбора, и от осознания этой свободы мне становится ещё хуже.

Единственной святой вещью мне казался светло-серый, с примесью алого и сиреневого, квадрат окна. Мои красные, опухшие, подслеповатые глаза наполнились слезами.

Придя утром на работу, я первым делом посмотрел за окно.

Голубь был на том же месте, но теперь он выглядел намного хуже. Он весь нахохлился, и, не двигаясь, смотрел в одну точку. Мне даже показалось, что он умер. Я достал из кармана ключи и постучал по стеклу. Голубь не шевелился несколько долгих секунд, потом повернул в мою сторону голову и так и застыл, уставившись на меня крохотными чёрными глазами.

Чуть помедлив, я сел на своё место и занялся привычной работой — читал почту, отвечал на письма, делал какие-то отметки в багтрекере, просматривал коммиты и писал код. Потом снова отвечал на письма и снова писал код. Незаметно подошло время обеда.

«В этот раз надо бы всё-таки посмотреть на наше окно снизу, как есть пойду», — подумал я. Но снова забыл.

Обедаю я в столовой на четвёртом этаже нашего торгово-офисного центра, но для того, чтобы пройти туда, нужно выйти на улицу, обойти здание и зайти с центрального входа.

Эскалаторы внутри торговой части здания образуют что-то типа четырёхугольного колодца. На его дне находится несколько стендов, один из которых уже не первый месяц привлекает моё внимание. Я разглядываю его всё время, пока поднимаюсь или спускаюсь. За прилавком сидит грустный мужчина. Он продаёт системы видеонаблюдения. Крошечные камеры, мониторы, какие-то датчики, сотни метров проводов, скрученных в бухты. Сверху хорошо видно, что он его шевелюра изрядно поредела. Чем-то мне это напоминает сцену из Симпсонов, когда Гомер говорит: «Что мне остаётся? Только смотреть, как я толстею и лысею».

День за днём наблюдая, как этот мужчина сидит у подножия эскалаторов, я понимаю, что моя жизнь, уже много лет тянущаяся в четырёх стенах офиса, не так уж и плоха.

В меню столовой мне на глаза попалось интересное блюдо — салат «Звезда из провинции». Состоял он из говядины, грибов и сыра. Ну и майонеза, конечно. Мне этот салат сразу понравился, ведь вполне логично, что некая корова, поехав покорять столицу, стала ингредиентом в салате. Какой, если говорить на прямоту, выбор у простой коровы? Либо говядина, либо молоко. А когда она уже не сможет давать молоко — тогда точно говядина, причём уценённая. Грибы в данном случае символизируют несбыточные мечты, а сыр — неразрывную связь с домом.

Я, как и подавляющее большинство моих коллег и знакомых, пару раз в жизни видел живых коров. Но провести параллель между неторопливым рогатым животным и салатом «Звезда из провинции» для нас практически невыполнимая задача. Кстати, состояние, в котором человек не способен ассоциировать еду с растением или животным, из которого она изготовлена, буддисты считают разновидностью помутнения рассудка.

Когда я вернулся с обеда, напротив окна стояла маркерная доска с изображёнными на ней графиками проектов и диаграммами. Где-то из-за неё то и дело раздавалось неритмичное постукивание. «Тук-тук».

Это заставило меня вспомнить сегодняшний сон и тот далёкий беззаботный летний день. Такой же звук издавало ведро, когда в его стенки ударялись брошенные мною камушки.

— Ребят, зачем вы её сюда поставили? — спросил я, войдя в комнату, но никто мне не ответил. Все мои коллеги сидели, уставившись в мониторы, будто бы не замечая моего вопроса.

Я пошёл в сторону доски, чтобы убрать её. Случайно я заметил, что у Миши вместо среды разработки был открыт браузер с Твиттером. Он как раз удалял свою вчерашнюю запись про голубя.

Подойдя к доске, я заглянул за неё, туда, где за двойным стеклопакетом час назад сидел белый голубь. То, что я там увидел, навсегда отпечаталось в моей памяти, как стигма на измождённом теле раба.

Там, где раньше сидел голубь, теперь лежала бесформенная кучка розово-красной кашицы. Из неё торчали перемазанные кровью перья и крохотные белые кости. На этой куче сидела огромная серая ворона и монотонно, как заведённая, клевала останки голубя. «Тук-тук», — выстукивала она по жестяному карнизу.

Я пододвинул доску поближе к окну и сел на своё рабочее место, пытаясь сосредоточиться. Если бы жизнь была фильмом, то в этот самый момент стоило бы закончить сцену. Было бы крайне эффектно — останки голубя и изумлённое лицо главного героя. Но жизнь приходится проживать всю, каждое мгновение, секунда за секундой. Я сидел за компьютером, пытаясь сосредоточиться на работе, но всё, чем было занято моё сознание — это непрекращающийся аритмичный стук за окном.

«Тук-тук», — снова и снова раздавалось из-за маркерной доски. Казалось, этот звук издаёт нечто древнее и вечно голодное, находящиеся в заточении среди графиков и UML-диаграмм. И оно уже почти освободилось, почти расправилось с последней преградой на пути к нашему теплому и уютному, состоящему исключительно из бизнес-планов и техзаданий миру.

Я уходил с работы последним, и, закрывая кабинет, всё никак не мог попасть ключом в замочную скважину — так сильно у меня дрожали руки. Даже из-за закрытой двери я слышал удары птичьего клюва о стальной карниз: «тук-тук». Я слышал их, ожидая лифта на этаже, и внутри лифта, и в холле, когда ставил офис на охрану. И лишь когда я покинул здание, наваждение пропало. Вжав голову в плечи и стараясь не оборачиваться, я шагал прочь.