Истребитель подводных лодок - [39]

Мы не были уверены в своем месте и решили запросить координаты у «Хесперус». Наш самолет кружил над ним около получаса, пока нам прожектором передавали ответ. В это время каждый из находившихся на самолете читал те отрывки, которые ему удавалось понять, а затем громким голосом сообщал о прочитанном штурману по бортовому телефону, Обычно штурман записывал все услышанное.

Затем летчик приказал прочитать все вместе, но никто ничего не мог разобрать. Поэтому он решил лететь в общем направлении на Англию. Мы вышли как раз в том месте, где было необходимо, и, как и планировалось, сели в гавани Пул. Следующий самолет должен был вылететь примерно через полчаса после того, как мы сели. Мне вновь предложили проинструктировать экипаж. Я сделал все возможное. Я не считаю бесполезным этот первый полет».

Однако, в целом это была никому не нужная трата энергии и средств! В то же время было очевидно, что самолет с хорошо подготовленным экипажем мог бы оказать бесценную помощь командиру любого эскортного корабля в его борьбе с «волчьими стаями».

Характерно, что именно те экипажи, которые обнаруживали полную беспомощность при взаимодействии с кораблями, при атаках уже обнаруженных немецких подводных лодок проявляли отчаянную решимость. Это можно объяснить интересом к действиям на море.

Эскортирование конвоев представлялось скучной работой, хотя при хорошо налаженном взаимодействии с кораблями оно не всегда было обыденным делом. Но так или иначе сердца летчиков, за немногими исключениями, не лежали к нему. К этому времени был организован обмен офицерами, имевший целью познакомить их с особенностями службы во флоте и в авиации, и один или два офицера королевских военно-воздушных сил, которые выходили со мной в море при эскортировании конвоев, проявили большой интерес ко всему виденному и, без сомнения, поняли всю важность взаимодействия авиации с флотом.

Я, в свою очередь, был направлен на базу королевских военно-воздушных сил Лимавэйди в Северной Ирландии. Находясь на борту летающей лодки «Уитли», я мог принять участие в противолодочном патрулировании. К сожалению, вылет на воздушное прикрытие конвоя нельзя было организовать, но противолодочное патрулирование, в котором я принял участие, утвердило меня в моем мнении, что нашим авиаэкипажам из состава берегового командования многому надо поучиться, прежде чем они смогут принести существенную пользу в противолодочной войне.

Я впервые сильно забеспокоился, когда штурман доложил, что бомбардировочный прицел в носовой кабине, с помощью которого определяли скорость и направление ветра, неисправен и что в этот вылет пользоваться им не придется. В результате после отрыва от берега самолетовождение основывалось главным образом на догадках. Затем я заметил, что визуальное наблюдение велось только через квадратное окошко с очень ограниченным сектором обзора. Что касается остальных направлений, то наблюдение за ними велось лишь с помощью радиолокатора, а он, как мне удалось установить, не реагировал на такие объекты, как рыбачьи суда, которые были видны простым глазом, когда мы пролетали над ними.

Место бомбардира в носовой части самолета с почти неограниченным обзором оставалось пустым, пока я не получил разрешения занять его. Более того, я обнаружил, что единственным биноклем на борту был цейссовский бинокль, ранее принадлежавший Кречмеру, который я захватил с собой.

Вероятно, самой неприятной частью всей этой истории было то, что произошло позже. По возвращении в Ливерпуль мне приказали представить доклад с изложением в нем замечаний и предложений в связи с полетом. Так как доклад адресовался моему непосредственному начальнику — командиру флотилии эскадренных миноносцев в Ливерпуле, — я не видел причин замалчивать обнаруженные мною недостатки. Не знаю, в какой форме мои замечания были доведены до лиц, которых они касались, но так или иначе дружественные отношения между представителями авиации и флота нарушились. Пришлось вести длительную переписку, чтобы восстановить прежние отношения и убедить летчиков в том, что мои предложения имели самые добрые намерения.

Военно-морские силы постоянно упрекают за желание взять на себя функции авиации берегового командования. Но разве можно упрекать их за это, помня горький опыт последней войны? Послевоенный опыт ведения авиацией берегового командования разведки на море и противолодочных действий не дает оснований утверждать, что в последнее время положение улучшилось. Меня всегда ставило в тупик желание королевских военно-воздушных сил контролировать действия морской авиации. Командование этих сил по существу не обращало никакого внимания на состояние боевой подготовки и материальной части авиации берегового командования. Новейшие бомбардировщики и истребители постоянно восхваляют, сообщают о них в прессе, но кто когда-либо слышал о деятельности авиации берегового командования? Она не привлекает внимания, и ей не отводится сколько-нибудь значительной роли в атомной войне, поэтому береговое командование находится на положении пасынка.

Однако подобное отношение к авиации берегового командования маскируется заявлениями, что именно она «изменила ход» битвы за Атлантику. В подтверждение этого аргумента обычно приводят данные, кстати сказать вполне достоверные, о количестве немецких подводных лодок, потопленных самолетами берегового командования. Но при этом обычно умалчивают о том, что эти успехи достигнуты после мая 1943 года, т. е. после того, как битва за Атлантику фактически была выиграна и Дениц отвел подводные лодки с морских сообщений, признав, что немецкий военно-морской флот больше не может восполнять те огромные потери, которые он тогда нес.