История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой - [7]

Так продолжалось до тех пор, пока Франц в изнеможении не навалился на меня всем телом и не затих в неподвижности. Мы пролежали так несколько мгновений, а потом услышали спор между Фердлем и Анной и посмотрели в их сторону, стараясь разглядеть, что у них происходит, однако Анна так высоко задрала ноги, что они соприкасались за спиной Фредля, и нам ничего не было видно.

– Он уже входит вовнутрь… – говорил Фердль, на что Анна возражала:

– Да, входит, но делает мне больно!.. Давай-ка, вытаскивай, мне больно.

Фердль её успокоил:

– Ничего страшного, это только вначале, потерпи малость, он, должно быть, войдёт целиком.

Мы растянулись на животе справа и слева от обоих, чтобы проверить, проник ли Фердль внутрь или нет. Он и в самом деле немного засунул. Как мы с удивлением увидели: нижняя часть плюшки Анны широко раскрылась, и Фердль, вставив в неё головку своего «хвоста», неуклюже водил им взад и вперёд.

Когда Фердль сделал резкое движение и его «хвост» выскользнул было наружу, я тут же его подхватила и снова ввела во входное отверстие Анны, которое уже было натёрто до красноты. Я крепко сжала «хвост» Фердля, стараясь втиснуть его как можно глубже. Сам же Фердль с усилием подтолкнул его в том направлении, которое я ему указала, однако Анна вдруг начала так громко кричать, что мы испуганно откатились в сторону. Она наотрез отказалась продолжать игру, и мне пришлось ещё раз принять Фердля на себя, потому что он никак не хотел успокоиться. Теперь и я тоже оказалась натёртой докрасна, но между тем подошло время, и мы отправились домой.

По пути в нашу квартиру мы с братом не проронили ни слова. Мы жили на последнем этаже этого дома, дверь в дверь с госпожой Райнталер. Войдя в наш коридор, мы увидели эту маленькую толстушку, о чём-то увлечённо судачившую с другой соседкой. Мы во все глаза уставились на неё и начали громко хихикать. Когда она собралась, было, обернуться на нас, мы быстро юркнули в свою дверь.

С того дня я смотрела на детей и взрослых, на мужчин и женщин совершенно изменившимся взглядом. Мне было всего семь лет, однако моё половое созревание вдруг бурно пришло в движение. Это, должно быть, читалось в моих глазах, по выражению лица и губам, вероятно в самой походке моей сквозило подстрекательское приглашение схватить меня и опрокинуть навзничь. Только так могу я объяснить себе воздействие, которое уже в ту пору от меня исходило и которое я впоследствии усовершенствовала. Оно, в конечном итоге, привело к тому, что незнакомые и, как мне кажется, рассудительные мужчины уже при первой же встрече со мной совершенно теряли голову и напрочь забывали всякую осторожность. Это воздействие я замечаю ещё и поныне, когда я уже немолода и некрасива, когда тело моё увяло, и следы моего былого образа жизни осязаемо дают знать о себе. Несмотря на это, есть мужчины, которые с первого взгляда на меня загораются пылом страсти и затем ведут себя в моём лоне как бешеные. Это воздействие, должно быть, активно проявлялось уже много раньше, когда я была ещё в самом деле невинной, и, вероятно, ему следует приписать то, что заставляло молодого слесаря обнажать срамное место пятилетней девчушки.

Несколько дней спустя мы, дети, остались дома одни, и Франц начал выспрашивать Лоренца, не знает ли, дескать, тот, откуда берутся дети и как их делают. На что Лоренц насмешливо спросил:

– Может, ты знаешь?

Мы с Францем засмеялись, и я извлекла маленький стерженёк Франца из ширинки его штанов, немного его погладила, в то время как Лоренц с серьёзной миной наблюдал за тем, как Франц щекотал мою щелку. Затем мы с ним улеглись на кровать и со всем пылом принялись разыгрывать сцены, которым научились у Анны и Фердля.

Лоренц не сказал ни слова, промолчал он и тогда, когда мы кончили, однако когда я подошла к нему и со словами: «Пойдём, теперь ты тоже можешь попробовать…» собралась, было, сунуть руку ему в штаны, он оттолкнул меня и нашему великому изумлению сказал:

– Я уже давным-давно знаю о совокуплении. Вы, верно, думаете, что я дурнее вас? Но этого нельзя делать. Это тяжкий грех, это не целомудрие, и тот, кто совокупляется, попадёт в ад.

Мы нисколько не испугались, и даже попытались опровергнуть подобное утверждение.

– Может быть, ты, в конце концов, думаешь, – спросили мы его, – что и отец с матерью тоже попадут в ад?

Он был твёрдо убеждён в этом, и именно потому мы отбросили от себя остатки страха и стали всячески насмехаться над ним. Однако Лоренц пригрозил, что пожалуется на нас отцу и преподавателю катехизиса, и с той поры мы никогда больше не предавались нашим маленьким удовольствиям в его присутствии. Несмотря на это, он знал, что мы с Францем, как ни в чём ни бывало, продолжали и дальше лежать друг на дружке, или возиться с другими детьми; но он уступил нам и хранил молчание.

Мы часто бывали у Анны и Фердля, и постоянно играли в одно и то же. Всегда сначала я совокуплялась с Фердлем, а Анна – с Францем, затем Анна делала это со своим братом, а я со своим. Если мы не заставали друзей на месте, или должны были оставаться дома, мы совокуплялись без них. Но не проходило и дня, чтобы мы не полежали бы друг на дружке. Наши общие разговоры, однако, крутились исключительно вокруг одного желания: когда-нибудь получить возможность совершить это с кем-либо из старших. Анна и я хотели себе настоящего, взрослого мужчину, а Фердль и Франц мечтали о госпоже Райнталер.