История жизни, история души. Том 2 - [129]
Очень, очень была рада Вас повидать наконец; это - правда. Считаю Вас своим другом: это тоже правда. Примите и меня в число своих друзей. О недостатках моих Вы достаточно осведомлены (как и я — о Ваших), а качеств у меня только два, но бесценных: с сент<ября> этого года я могу числить себя старым другом, ибо выбилась на пенсию, это раз; второе - я ненавязчива и неназойлива.
Вообще же скажу Вам, что в жизни моей, столь богатой чудесами (а это — действительно так!), — одним из наиглавнейших чудес есть и останется выход маминой книги в «Биб<лиотеке> поэта» в такие трудные времена! Это чудо - всецело дело Ваших рук, Вашего мужества. Не склонная к громким словам, тем более в эпоху узаконенного пустозвонства, я тем не менее говорю, что именно Вы вернули России Цветаеву; и как бы ни выкручивались и нас ни выкручивали трудные времена, того, что благодаря Вам проросло сквозь железобетон и цемент, уже не втоптать в землю...
Да, конечно, мы с Вами, Бог даст, повидаемся ещё не раз и поговорим о многом вглубь; м. б. и я как-нб. вытряхнусь из Москвы в Ленинград; и Вы в Москву приедете; м. б. летом Вас с Еленой Владимировной приманит наша Таруса, наш домик со всеми его неудобствами, к<отор>ые Вы ему простите, - и Ока, и холмы - мамины места. Сколько ни живи, а жизни всё непочатый край - были бы силы...
О делах — в следующем письме. Сейчас никаких дел не хочется -уже ночь на дворе и окна в писательских казармах гаснут одно за другим; писатели почивают (кто на лаврах, кто на чём!), а переводчики ещё бдят над подстрочниками, а утопленник стучится под окном и у ворот.
Где Елена Владимировна? В Милане ли, в Париже ли, в Токио ли, в Ленинграде ли? Где бы ни была — сердечнейший привет ей! Будьте оба здоровы и пусть всё будет хорошо на 51 году Великой Октябрьской Социалистической Революции!
Ваша АЭ
С.Н. Андрониковой-Гальперн
25 ноября 1967
Дорогая моя Саломея, во-первых я соскучилась без Ваших писем — пусть самых коротких! а во-вторых «воленс-неволенс» начинаешь беспокоиться, когда долго нет вестей. А ещё эти дни в газетах и по радио о девальвации фунта; наверное (боюсь, что так!) отразилось и на Вашем бюджете, который вряд ли создан для столь серьёзных колебаний! Вообще, представляю себе, на каком количестве бюджетов это отразилось, и как тяжело.
Не помню, посылала ли я Вам книжечку маминых переводов, последнюю вышедшую, совсем маленькую, называется «Просто сердце»? Если да, то откликнитесь, если нет — то тоже откликнитесь: тираж этой книжечки столь ничтожен, что каждый экземпляр — настоящая библиографическая редкость; жаль, если пропала (в случае, если послала!). Сегодня отправила (нет, уже вчера, т. к. пишу Вам такой поздней ночью, что она стала утром следующего дня!) — Вам восьмой № журнала «Литер<атурная> Армения»>1, там крохотный кусочек моих воспоминаний о маме и Исаакяне>2. Прочтите, пожалуйста! Вдруг понравится <...> Получила письмо от А<лександры> Захаровны^ она сообщает о получении посланной Вами книги; теперь будем ждать оказии, а то по почте может не дойти, как и посланные Вами когда-то журналы для вязания.
Всё забываю Вам написать: в одном из Ваших писем Вы писали (сколько раз «писали» да «написали» - простите за неряшество!) о Мари-Клод В<айян>-Кутюрье>3, а я не отозвалась. Пожалуйста, когда её увидите, или будете ей писать (опять!) — передайте ей огромный привет от меня; я помню её больше, чем она может представить себе; она очень нравилась мне, когда мы работали вместе, 30 лет тому назад: такая она была открытая и distante>119, дружелюбная и сдержанная, очень настоящая без малейшего наигрыша, всё всерьёз. А когда она уезжала домой, то оставила мне своё пальтишко бобриковое и зелёное платье вязаное. У вещей своя судьба: вещи Мари-Клод сопровождали меня во всех моих путешествиях предвоенных и военных лет; ничего, ничего я не знала о ней; подумать только, что когда она была заключённой в Освенциме, я укрывалась её пальто, и каждый день оно напоминало о ней, согревая меня! Рассталась я с этим пальто тоже необычным образом: когда, наконец, смогла себе купить новое, из старого понашила игрушек - медведей, собак - подарила соседским детям и — уехала в Москву... А что с сестрой Мари-Клод? Что с родителями? я ничего не знаю о них по сей день.
Живу я сейчас очень нелепо, топчусь, толкусь на месте, ничего не успеваю, даже, как видите, письма толкового написать! Что-то готовлю, всё время кого-то кормлю (будучи совершенно одинокой!) — с кем-то говорю по телефону, куда-то бегаю, а работа - ни с места. Каждое утро пытаюсь начать «новую жизнь» - но для неё просыпаюсь слишком поздно, т. к. слишком поздно легла накануне...
Крепко обнимаю Вас, дорогая Саломея, Вы со мной чаще и ближе, чем я с Вами, это уж наверное! Пусть всё у Вас будет хорошо — будьте здоровы, главное.
