История жизни, история души. Том 1 - [4]
Ночь провожу в вагоне. Мне приносят постельное бельё, тёплое одеяло, подушку. Сплю так крепко, что просыпаю всё на свете - и восход солнца, и главные остановки, и чуть ли не Москву.
Когда я приехала (в конце марта), кое-где в переулках ешё лежал снег, люди ходили в меховых шапках и шубах, была ещё почти что зима и уже почти что весна. В течение первых дней я кажется только и делала, что бегала по улицам и смотрела, смотрела, смотрела, никак не могла наглядеться, да и не нагляделась и по сей день. Каталась в метро, в троллейбусах и автобусах, в трамваях и такси, глядела из окон, глядела в окна, покупала сегодняшнюю «Правду» и сегодняшние «Известия», забегала в магазины, прислушивалась к русской речи, приглядывалась к русским лицам.
Что же меня больше всего поразило в сегодняшней Москве? Мне трудно сказать! Всё.
Вот я иду по Красной площади, которую помню с детских лет, которую столько раз видела в актюалите* парижских кинематографов. Живая я, на живой Красной площади!
Кремль. — На кремлёвских башнях — золотые звёзды. Бьют часы. Направо, у кремлёвской стены - мавзолей Ленина. Каждый день бесконечные толпы народа терпеливо, в полном молчании стоят у входа, ожидая своей очереди войти и поклониться вождю.
На Ленинском музее - огромный, во всю вышину здания, в нечеловеческий рост - портрет Пушкина. (Я ешё застала пушкинские дни.)
А как здесь знают и любят Пушкина! Еду в трамвае - на площадке две маленькие девочки - одна другой, захлебываясь от восторга рассказывает «Руслана и Людмилу», наполовину своими, наполовину пушкинскими словами. В книжных магазинах издания Пушкина-
нарасхват. Покупают и рабочие, и колхозники, мне кажется, нет во всей стране человека, который не знал бы имени поэта. Любовь к Пушкину — массовое явление. Любят все — от мала до велика — неисчерпаемой, как сам Пушкин, — любовью.
О чём говорят люди? Какие разговоры слышны на улицах, в автобусах, в метро? Говорят о работе, об ученьи, о прочитанной книге, об увиденном спектакле. Ибо учатся, работают, читают и ходят в театр решительно все. Сколько раз, услышав какое-нибудь меткое замечание, какой-нибудь оживлённый спор, я оборачивалась, желая посмотреть на лица собеседников, и удивлялась кажущемуся несоответствию между обликом людей и темами, затрагиваемыми ими. Да и правда, я не привыкла, чтобы рабочие в столовых, едущие с работы или на работу, разбирали Шекспира, игру актёров, режиссёрский замысел; чтобы колхозницы толковали о последней прочитанной книге, чтобы домработницы рассказывали об успехах и трудностях учёбы. «А у нас в цехе»... «А у нас, в Маруськиной бригаде»... «Ты читал?». «Ты видел?». «В пятой школе»... «Работаем по-стахановски»... «Авот Маяковский сказал»... «Учусь на отлично, вот только математика»... «Много Шуму из Ничего» идёт у Вахтангова, пойдём в выходной»... «Подтянуться надо, все отвечаем»...
Я помню, как в первый раз я пошла в театр, — пошла смотреть «Принцессу Турандот», самую свою старую театральную знакомую. Пьесу я знала хорошо, но зала для меня была совершенно новой. Рядом со мной оказалась пожилая женщина в синем платье и красном платочке. В антракте она объясняла своему сыну, мальчику лет десяти, содержание пьесы, и меня поразило, как толково она разбирается в этой буффонаде, как она чувствует и юмор, и поэзию сказки. «Я уже во второй раз смотрю», сказала мне она, «а вот мальчишка — в первый. А вы что, тоже будете из метро?» - «Из метро?».
— «Ну да, я думала. Ведь сегодня — половина театра — наши метростроевцы. Я думала, вы тоже. Мы всей бригадой собрались — а вот там — Тонина бригада, а левее — Ванькина. В прошлый раз ходили смотреть “Укрощение Строптивой”. Очень всем понравилось!» Я посмотрела кругом. Мне было так хорошо, что вокруг меня сидели метростроевцы, мне было так хорошо смотреть, как они смотрят пьесу, слышать, как в антрактах они её обсуждают; мне было так хорошо, что соседка моя и меня приняла за метростроевку!
Очень сильно изменилась Москва за эти годы. Поражает, сравнительно с прошлым, количество новых, высоких, светлых домов, новых кварталов, выросших там, где прежде стояли избушки на курьих ножках и деревянные особнячки, количество продуктовых и универсальных магазинов, качество и обилие товаров. И в Париже
я не видала такого количества великолепных гастрономических магазинов, булочных, кондитерских, и такого количества покупателей в них, как здесь. Покупают радостно и много - покупает та же пёстрая, разнообразная толпа, которую встречаешь всюду, и в метро, и в театрах, и у ворот фабрик и заводов, и в коридорах школ и университетов. Замечательно, что здесь перестаёшь оценивать (на глаз) людей по внешнему признаку: красивое платье, шёлковые чулки - кто она, работница-стахановка, колхозница, приехавшая в Москву, студентка? Тяга к хорошим, красивым вещам - велика. И хороших вещей много, очень много, и невероятно велик спрос на них. В квартирах появляются новые веши - красивые сервизы, лампы, безделушки. Всё больше и больше производится хороших, добротных вещей.
В Москве, наряду с детскими садами, площадками, домами пионеров, школьников и октябрят, есть целый ряд специальных детских универмагов, где всё рассчитано на маленького потребителя - игрушки, одежда, книги, отделы санитарии и гигиены и т. д.
Дочь Марины Цветаевой и Сергея Эфрона, Ариадна, талантливая художница, литератор, оставила удивительные воспоминания о своей матери - родном человеке, великой поэтессе, просто женщине со всеми ее слабостями, пристрастиями, талантом... У них были непростые отношения, трагические судьбы. Пройдя через круги ада эмиграции, нужды, ссылок, лагерей, Ариадна Эфрон успела выполнить свой долг - записать то, что помнит о матери, "высказать умолчанное". Эти свидетельства, незамутненные вымыслом, спустя долгие десятилетия открывают нам подлинную Цветаеву.
Марину Цветаеву, вернувшуюся на родину после семнадцати лет эмиграции, в СССР не встретили с распростертыми объятиями. Скорее наоборот. Мешали жить, дышать, не давали печататься. И все-таки она стала одним из самых читаемых и любимых поэтов России. Этот феномен объясняется не только ее талантом. Ариадна Эфрон, дочь поэта, сделала целью своей жизни возвращение творчества матери на родину. Она подарила Марине Цветаевой вторую жизнь — яркую и триумфальную. Ценой каких усилий это стало возможно, читатель узнает из писем Ариадны Сергеевны Эфрон (1912–1975), адресованных Анне Александровне Саакянц (1932–2002), редактору первых цветаевских изданий, а впоследствии ведущему исследователю жизни и творчества поэта. В этой книге повествуется о М. Цветаевой, ее окружении, ее стихах и прозе и, конечно, о времени — событиях литературных и бытовых, отраженных в зарисовках жизни большой страны в непростое, переломное время. Книга содержит ненормативную лексику.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Трехтомник наиболее полно представляет эпистолярное и литературное наследие Ариадны Сергеевны Эфрон: письма, воспоминания, прозу, устные рассказы, стихотворения и стихотворные переводы. Издание иллюстрировано фотографиями и авторскими работами.
Трехтомник наиболее полно представляет эпистолярное и литературное наследие Ариадны Сергеевны Эфрон: письма, воспоминания, прозу, устные рассказы, стихотворения и стихотворные переводы. Издание иллюстрировано фотографиями и авторскими работами.
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.