История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9 - [112]

Дочь Малиньяна умерла в эти дни от ветряной оспы, и в это же время отец получил в Бате пощечину от лорда, который любил играть в пикет, но не любил тех, кто, играя против него, пытаются поправить фортуну. Я дал ему денег, чтобы он мог предать земле дочь и покинуть остров. Он умер, прибыв в Льеж, и его жена мне о том сообщила, заверив, что если бы он был жив, он бы оплатил свои долги.

Едва прибыв в Лондон, я узнал, что М. Ф. находится там в качестве поверенного в делах кантона Берн. Я явился представиться у его дверей, и он меня не принял; он не отдал мне визита. Я решил, что, прознав про некоторые фамильярности, которые я имел в Берне с милой Сарой, его младшей дочерью, он не хочет, чтобы они возобновились в Лондоне. Помимо этого, этот человек был немного не в себе. Я об этом больше не думал и полностью забыл его невежливость; но вот что приключилось со мной шесть месяцев спустя в английской комической опере Марибон. Чтобы пойти на этот спектакль, где сидят за маленькими столами, требуется заплатить только один стерлинг с головы, но следует взять еду и напитки, или выпить, по крайней мере, один стакан пива.

Итак, я прихожу в этот маленький театр и сажусь, совершенно случайно, рядом с девушкой, даже не поглядев на ее лицо, но две или три минуты спустя я вижу очаровательную физиономию, которая не кажется мне совсем незнакомой; но я отношу это за счет ее красоты, которая не может никак показаться незнакомой мужчине, у которого подобный божественный образ запечатлен в душе. Я вижу ее в профиль, в полупрофиль и уверен, что вижу ее в первый раз. Я вижу, однако, что она улыбается, когда я ее лорнирую, и мне кажется, что это моя настойчивость в ее рассматривании тому причиной. Одна из ее перчаток падает к моим ногам, я подбираю ее и подаю ей, и она благодарит меня по-французски, позволяя мне увидеть ее черные глаза, которые пронзают мне душу.

– Мадам, значит, не англичанка? – спрашиваю я весьма почтительным тоном.

– Месье, я швейцарка, и вы меня знаете.

На этот ответ, как нельзя более полный, я поворачиваюсь, смотрю направо от нее и вижу м-м М. Ф. и, вслед за ней, ее дочь, затем – г-на М. Ф. Я встаю, чтобы сделать поклон этой даме, которую я высоко ценю, и приветствую ее мужа, который отвечает мне лишь очень холодным движением головы. Я спрашиваю у нее, что может иметь против меня ее муж, чтобы вести себя подобным образом, и она мне тихо отвечает, что Пассано написал ему обо мне какие-то ужасы.

Но какое удовольствие встретить ее дочь, которая стала за три года такой, что невозможно узнать! Она это знала, и краска на лице подтвердила, что она помнит все, что произошло между мной и ею, в присутствии моей гувернантки, но мне не терпелось узнать, хотела ли она этому соответствовать, или считает нужным отвергнуть, имея право списать на счет своей невинности. Если Сара вынашивала такой проект, я стал бы ее презирать, потому что, обладая умом, который я за ней знал, было бы невозможно, чтобы она захотела его использовать, чтобы победить свой темперамент. Воспользовавшись неким предлогом, чтобы подняться, она поразила меня своим теперешним видом. Она была еще только порослью, когда я ее узнал в Берне, и теперь я видел ее в зрелости, еще более соблазнительной тем, что она только проклюнулась.

– Очаровательная Сара, – говорю я ей, – вы ослепили меня настолько, что я чувствую себя вынужденным задать вам два вопроса, для восстановления мира в моей душе. Скажите мне, помните ли вы наши шалости в Берне?

– Да.

– Скажите мне поскорее, вы недовольны, что я их вспоминаю сейчас с наивысшим удовольствием?

– Нет.

Каков должен быть влюбленный мужчина, который захотел бы рискнуть поранить ее деликатность, задав ей третий вопрос? Уверенный, что Сара составит мое счастье, и даже льстя себя надеждой, что ей не терпится это сделать, я предался полностью всему жару моих желаний и решился даже убедить ее, что я достоин ее сердца.

Человек, разносивший закуски тем, кто их заказывал, сновал мимо нас, и я попросил, в виде одолжения, позволения м-м М. Ф. заказать нам зеленые устрицы[43]. Она согласилась, после некоторых обычных экивоков, и здесь я не ограничился устрицами, но в течение тех полутора часов, что длился наш полдник, заказывал все, что там было интересного, пораженный тем, что нам предложили молодого зайчонка – вещь весьма редкую в Лондоне, за исключением стола сеньоров, которые, имея собственные охоты, весьма на это скупятся. Шампанское в изобилии, ликеры, жаворонки, жаркое, трюфели и конфитюры – я не удивился, когда хозяин сказал, показав мне карту, что я должен десять гиней; но я нашел комичным старание, с которым М. Ф. пытался усомниться в счете. Я ласково попросил его успокоиться, заплатил и вознаградил гарсона полугинеей. Этот почтенный швейцарец, бледный и серьезный всего час назад, побагровел и расслабился. Сара лорнировала его и пожимала мне руку. Я торжествовал.

По окончании спектакля, спускаясь по маленькой лестнице, он спросил, найдется ли у меня время зайти к ним на обратном пути. Вместо ответа я его обнял. Его слуга сказал, что фиакров нет, и необходимо подождать. Шел проливной дождь. Немного удивленный, что этот человек отправился со всем семейством, не имея собственной коляски, я настойчиво его просил воспользоваться моей, у которой было откидное сиденье, и заказал для себя портшез. Он не мог отказать, но при условии, что это он поедет в портшезе. Я должен был уступить, и я отвез к ним домой м-м М. Ф. и ее двух дочерей. Эта дама дорогой высказала мне самые многообещающие комплименты, каких только можно пожелать, сетуя, правда, в самых умеренных выражениях, на своего супруга, невежливость которого я должен был переносить. Когда я ответил, что отомщу ему в будущем, став его постоянным гостем, она пронзила мне сердце, сказав, что они находятся накануне отъезда.