История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9 - [109]
Начальник стражников в сопровождении переводчика приходит мне сказать, что хочет отвести меня в Ньюгейт. Это лондонская тюрьма, где содержатся только самые несчастные и самые гнусные преступники. Я говорю ему, что ожидаю поручителей, и что он сможет отвести меня в тюрьму к вечеру, в случае, если поручители не придут. Он не хочет на это согласиться. Он говорит, что как только мои поручители придут, он придет забрать меня из тюрьмы, и поэтому мне должно быть все равно. Переводчик говорит мне на ухо, что наверняка этот человек оплачен противной стороной, чтобы доставить мне неприятностей, поместив в тюрьму, и, соответственно, я смогу остаться здесь, дав ему денег. Я спрашиваю, сколько, и, поговорив с ним в сторонке, он говорит, что десять гиней заставят его удержать меня здесь до вечера. Я говорю ему, что мне любопытно увидеть тюрьму Ньюгейт. Вызывают фиакр и отводят меня в тюрьму.
При моем вхождении в этот ад толпа несчастных, из которых несколько должны быть повешены на неделе, приветствует мое появление, высмеивая в то же время мой наряд. Видя, что я с ними не разговариваю, они сердятся и начинают говорить мне оскорбления. Тюремщик их успокаивает, говоря, что я не говорю по-английски, и отводит меня в комнату, объясняя мне, сколько она мне будет стоить, и тюремные правила, как если бы он был уверен, что я должен остаться там надолго.
Но через полчаса появляется тот человек, который хотел получить с меня десять гиней, чтобы оставить меня у себя, и говорит, что мои поручители меня ожидают у Сарджентфила, и что моя коляска стоит у дверей. Я благодарю Бога, я выхожу, и вот, я снова перед человеком с завязанными глазами. Я вижу мистера Пегу, моего портного, и Мейсоннёв, моего торговца винами, которые меня приветствуют и рады, что могли оказать мне эту маленькую услугу. Невдалеке от себя я вижу Шарпийон вместе с Ростенгом, прокурора и Гудара. Мои поручители говорят свое имя писарю, который их допрашивает и затем идет говорить с магистратом, который их одобряет и подтверждает правомочность их поручительства. Они идут расписаться, и затем Серджентфил говорит мне повторно расписаться под поручительством, которое подписали мои поручители, и говорит мне помягчевшим голосом, что я свободен. Я подхожу к столу писаря, чтобы расписаться, спрашивая, сколько стоит поручительство, и он отвечает мне, что сорок гиней, а для поручителей – по двадцать. Я расписываюсь, говоря Гудару, что красота мисс Шарпийон стоила бы, быть может, десяти тысяч, если бы магистрат ее увидел. Я спрашиваю имена тех, кто послужил ей свидетелями, и мне дают прочесть имена Ростенга и Боттарелли. Я бросаю злой взгляд на Ростенга, который был там, бледный, как смерть, из сочувствия не глядя на Шарпийон. Я спрашиваю у писаря, должен ли я платить расходы, и он говорит, что нет, что вызывает дискуссию между ним и прокурором красавицы, которая находится здесь, огорченная тем, что не может уйти, пока не будут оплачены расходы на мое задержание. В это время я вижу еще трех или четырех других англичан, прибывших, чтобы поручиться за меня. Они просят меня их извинить за законы Англии, слишком часто суровые для иностранцев. Я, наконец, возвращаюсь к себе, мне не терпится лечь спать после этого дня, одного из самых изнурительных в моей жизни.
Глава XIII
Болтарелли. Письмо Полины через г-на де Саа. Попугай-мститель. Почини. Венецианец Гуэрра. Я снова встречаю Сару; мой проект жениться на ней и следовать за ней в Швейцарию. Ганноверки.
Так закончился первый акт моей комедии, второй начался на следующий день. Сойдя с кровати, я услышал шум у моих дверей, я подхожу к окну, чтобы посмотреть, кто там, и вижу Почини, этого бесчестного мерзавца, который обворовал меня в Штутгарте и о котором читатель должен вспомнить. Он хотел войти, не дожидаясь объявления о себе, и в этот момент меня увидел. Я сказал ему, что не могу его принять, и закрыл окно.
Четверть часа спустя приходит Гудар, держа в руке английскую газету, называемую «С.-Джеймс Кроникл», где вкратце изложена история моего ареста, начиная с праздника в Сохо Сквер до моего возвращения к себе, освобожденного под залог в общей сложности в восемьдесят фунтов стерлингов. Мое имя и имя Шарпийон скрыты, но имена Ростенга и Боттарелли напечатаны без всякой маскировки и газетчик воздал им хвалы. Я попросил Гудара отвести меня сразу к Боттарелли, с которым я хотел познакомиться. Мартинелли, прибывший в это же время, захотел меня сопровождать.
На четвертом этаже бедного дома мы вошли в комнату, где перед нами предстала картина нищеты, составленная из женщины, четырех детей и пишущего за столом мужчины. Этот мужчина и был Боттарелли. Он поднимается, я спрашиваю у него, знает ли он меня, он говорит, что нет, и я на это говорю, что я тот самый Казанова, которого он, как свидетель, отправил накануне в Ньюгейт.
– Месье, я этим огорчен; но вы видите мою семью. Мне нужны были две гинеи; я вам послужу задаром, когда хотите.
– А вы не боитесь, что будете повешены?
– Нет, месье, так как ложного свидетеля не приговаривают к виселице. Закон требует, чтобы нас депортировали; но в Лондоне нет ничего более трудного, чем доказать, что свидетель солгал умышленно.
Бурная, полная приключений жизнь Джованни Джакомо Казановы (1725–1798) послужила основой для многих произведений литературы и искусства. Но полнее и ярче всех рассказал о себе сам Казанова. Его многотомные «Мемуары», вместившие в себя почти всю жизнь героя — от бесчисленных любовных похождений до встреч с великими мира сего — Вольтером, Екатериной II неоднократно издавались на разных языках мира.
Мемуары знаменитого авантюриста Джиакомо Казановы (1725—1798) представляют собой предельно откровенный автопортрет искателя приключений, не стеснявшего себя никакими запретами, и дают живописную картину быта и нравов XVIII века. Казанова объездил всю Европу, был знаком со многими замечательными личностями (Вольтером, Руссо, Екатериной II и др.), около года провел в России. Стефан Цвейг ставил воспоминания Казановы в один ряд с автобиографическими книгами Стендаля и Льва Толстого.Настоящий перевод “Мемуаров” Джиакомо Казановы сделан с шеститомного (ин-октаво) брюссельского издания 1881 года (Memoires de Jacques Casanova de Seingalt ecrits par lui-meme.
«Я начинаю, заявляя моему читателю, что во всем, что сделал я в жизни доброго или дурного, я сознаю достойный или недостойный характер поступка, и потому я должен полагать себя свободным. Учение стоиков и любой другой секты о неодолимости Судьбы есть химера воображения, которая ведет к атеизму. Я не только монотеист, но христианин, укрепленный философией, которая никогда еще ничего не портила.Я верю в существование Бога – нематериального творца и создателя всего сущего; и то, что вселяет в меня уверенность и в чем я никогда не сомневался, это что я всегда могу положиться на Его провидение, прибегая к нему с помощью молитвы во всех моих бедах и получая всегда исцеление.
«История моей жизни» Казановы — культурный памятник исторической и художественной ценности. Это замечательное литературное творение, несомненно, более захватывающее и непредсказуемое, чем любой французский роман XVIII века.«С тех пор во всем мире ни поэт, ни философ не создали романа более занимательного, чем его жизнь, ни образа более фантастичного», — утверждал Стефан Цвейг, посвятивший Казанове целое эссе.«Французы ценят Казанову даже выше Лесажа, — напоминал Достоевский. — Так ярко, так образно рисует характеры, лица и некоторые события своего времени, которых он был свидетелем, и так прост, так ясен и занимателен его рассказ!».«Мемуары» Казановы высоко ценил Г.Гейне, им увлекались в России в начале XX века (А.Блок, А.Ахматова, М.Цветаева).Составление, вступительная статья, комментарии А.Ф.Строева.
О его любовных победах ходят легенды. Ему приписывают связи с тысячей женщин: с аристократками и проститутками, с монахинями и девственницами, с собственной дочерью, в конце концов… Вы услышите о его похождениях из первых уст, но учтите: в своих мемуарах Казанова, развенчивая мифы о себе, создает новые!
Великий венецианский авантюрист и соблазнитель Джакомо Казанова (1725—1798) — один из интереснейших людей своей эпохи. Любовь была для него жизненной потребностью. Но на страницах «Истории моей жизни» Казанова предстает не только как пламенный любовник, преодолевающий любые препятствия на пути к своей цели, но и как тонкий и умный наблюдатель, с поразительной точностью рисующий портреты великих людей, а также быт и нравы своего времени. Именно поэтому его мемуары пользовались бешеной популярностью.
Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Эта книга рассказывает о героических днях гражданской войны, о мужественных бойцах, освобождавших Прикамье, о лихом и доблестном командире Филиппе Акулове. Слава об Акулове гремела по всему Уралу, о нем слагались песни, из уст в уста передавались рассказы о его необыкновенной, прямо-таки орлиной смелости и отваге. Ф. Е. Акулов родился в крестьянской семье на Урале. Во время службы в царской армии за храбрость был произведен в поручики, полный георгиевский кавалер. В годы гражданской войны Акулов — один из организаторов и первых командиров легендарного полка Красных орлов, комбриг славной 29-й дивизии и 3-й армии, командир кавалерийских полков и бригад на Восточном, Южном и Юго-Западном фронтах Республики. В своей работе автор книги И.
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
«Эта авантюристка была римлянка, довольно молодая, высокого роста, хорошо сложена, с черными глазами и кожей поразительной белизны, но той искусственной белизны, что свойственна в Риме почти всем галантным женщинам, и которая так не нравится лакомкам, любящим прекрасную природу.У нее были привлекательные манеры и умный вид; но это был лишь вид. Она говорила только по-итальянски, и лишь один английский офицер по фамилии Уолпол поддерживал с ней беседу. Хотя он ко мне ни разу не обращался, он внушал мне дружеские чувства, и это не было только в силу симпатии, поскольку, если бы я был слеп или глух, с сэром Уолполом мне было бы ни жарко ни холодно…».
«Решившись заранее провести шесть месяцев в Риме в полном спокойствии, занимаясь только тем, что может мне предоставить знакомство с Вечным Городом, я снял на следующий день по приезде красивые апартаменты напротив дворца посла Испании, которым сейчас был монсеньор д’Аспурю; это были те апартаменты, что занимал учитель языка, у которого я брал уроки двадцать семь лет назад, когда был на службе у кардинала Аквавива. Хозяйкой этого помещения была жена повара, который приходил с ней спать только раз в неделю.
«Мне 23 года.На следующую ночь я должен был провести великую операцию, потому что в противном случае пришлось бы дожидаться полнолуния следующего месяца. Я должен был заставить гномов вынести сокровище на поверхность земли, где я произнес бы им свои заклинания. Я знал, что операция сорвется, но мне будет легко дать этому объяснение: в ожидании события я должен был хорошо играть свою роль магика, которая мне безумно нравилась. Я заставил Жавотту трудиться весь день, чтобы сшить круг из тринадцати листов бумаги, на которых нарисовал черной краской устрашающие знаки и фигуры.