История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7 - [44]

Я провел день, раздавая подарки Веронике и Аннет за их хлопоты по укладыванию моих чемоданов. Я не хотел, чтобы с этим связывались Ледюк и Коста. Вероника, ни веселая, ни грустная, имела вид вполне довольной своей судьбой, и говорила со мной, как будто между нами не было никаких разногласий. Я был этим вполне доволен. После ужина они уложили меня в постель, и своим пожатием руки Аннет известила меня, что придет ко мне с визитом. Я был этому рад; Я решил подарить ей пятьдесят цехинов, так, чтобы Вероника этого не знала, поскольку не хотел отметить ее тем же. Я положил сверток цехинов на свой ночной столик, и дал ей его, когда она пришла. Сказав мне, что Вероника спит, она спросила, что бы я сделал, если бы Вероника согласилась оказаться в моей постели.

– Я все слышала, – сказала она, я узнала, что вы ее любите.

– Я уверен, моя дорогая, что она никогда на это не согласится. Я люблю только тебя.

Но полчаса спустя меня ждал сюрприз в виде появления Вероники, которая, с подсвечником в руке, подбодрила свою добрую сестричку взрывом смеха. Я рассмеялся также, не выпуская ее из моих объятий. У Вероники на теле была только рубашка, она была прекрасна, и у меня не было никаких причин ее отпускать.

– Вы пришли, – сказал я ей, – чтобы прервать наши наслаждения и высказать упреки вашей сестре, которую в дальнейшем вы будете презирать.

– Я всегда ее буду любить.

– Рабыня любви, она отдалась мне без всяких условий.

– У нее больше ума, чем у меня.

– В самом деле?

– В самом деле.

– Очень хорошо. Так обнимитесь же.

При этом приглашении она ставит на ночной столик подсвечник и присоединяется к Аннет, которую покрывает поцелуями. Эта сцена пришлась мне по душе. Я приглашаю ее лечь рядом с сестрой, освобождая ей место, и она проскальзывает меж простынями. Я чувствую, как она озябла от холода, и красота этой картины, которую я никак не ожидал, меня соблазняет и вдохновляет. Я не могу себе отказать в желании сделать перерыв. Мне необходим обстоятельный комментарий, чтобы мое сладострастие развернулось во всей моей полноте. Прошу прощения.

– Эта очаровательная игра, что вы со мной ведете, – говорю я двум сестрам, – вы о ней договорились заранее? А вы, Вероника, знали ли вы, где окажетесь в настоящий момент?

– Ничего заранее не было договорено. Я была искренна этим вечером, и я искренна сейчас, когда вы меня видите. Я разработала нелепый проект, который прошу вас забыть, и считаю себя за него строго наказанной; Но вы можете сейчас же прервать мое наказание.

– Каким образом?

– Сказав мне, что вы меня прощаете, и доказав мне это.

– Я вас прощаю; но каким образом могу я вам это доказать?

– Продолжая заниматься любовью с моей дорогой сестрой, не слишком обращая на меня внимания.

Такое мне представлялось верхом комизма, и энтузиазм бросился мне в голову. Моя роль не должна была превратиться во вполне пассивную.

– Что скажешь, душа моя? – обратился я к своей блондиночке, – твоя героическая сестра, превыше всяческих похвал, хочет быть только зрительницей наших любовных трудов. Разве ты не чувствуешь себя достаточно щедрой, чтобы позволить ей стать тоже актрисой?

– Нет, дорогой друг; но это ты должен показать себя щедрым завтрашней ночью, разыгрывая ту же пьесу, с единственным отличием, что это Вероника будет играть мою роль, в то время, как я буду, как она даст нам пример этой ночью, с большим удовольствием, зрительницей.

– Это было бы замечательно, – говорит Вероника неискренне, если бы месье не решил уезжать на рассвете.

– Я останусь, очаровательная Вероника, но лишь для того, чтобы стало очевидно, что вы – обожаемая девочка.

– И что я люблю вас.

Я не мог потребовать, чтобы она объяснилась заранее, и сразу убедить ее в моей благодарности; но это бы получилось в ущерб Аннет и я исказил бы чистоту этой прелестной пьесы, и очень некстати. Аннет была ее автором, всякий раз, когда я вспоминал об этом приятном событии в моей жизни, я видел, что оно было сотворено самой прекрасной природой, и Аннет была здесь всего лишь ее выразителем.

Вероника, утвердившись в качестве зрителя и не желая ни во что вмешиваться, расположилась на своей стороне, приподняв подушку, положив на нее свой локоть и подложив руку под голову. Я приступил к исполнению фарса, как и должно, уверенный, что сыграю превосходно, поскольку зрительница внимательно наблюдала за действием. Я смотрел все время на нее, что она должна была отнести на счет моей вежливости; но она заметила, наконец, что мое доверие основано на интересе, который она испытывает к действию. Аннет ничего не видела, ее близорукость не позволяла ей заметить, куда устремлен мой взгляд. Каждый раз, когда в процессе пантомимы сдвигалось одеяло, Вероника старалась вернуть его на место, предлагая мне, как бы случайно, новую картину и наслаждаясь быстрым эффектом, производимым ею в моей душе, полной старания показать ей то активное воздействие, которое оказывает на мою душу ее шарм. В пылу великодушия она старалась выставить мне все свои сокровища, позволив с улыбкой догадываться, что она довольна тем, что я проникся ее мыслью. Она должна была поверить, что пьеса, которую я представляю, в сущности, не более чем репетиция той, что я должен играть с нею в следующую ночь, и ее воображение лишь усиливало очарование. Я думал так же, как она.