История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 - [32]

Но вот встречается и посол Венеции, пешком, как и мы, со своим любимцем Мануччи. Они прибыли из Аранхуэса этим же днем, и я об этом не знал. Они подошли со всей испанской вежливостью, и посол сделал мне комплимент, который бесконечно польстил донне Филиппе, которая сделала вид, что его не слышит. Проделав круг по Променаде, он нас покинул, сказав, что я доставлю ему удовольствие, придя обедать завтра. К вечеру мы пошли поесть мороженого и вернулись к себе, где встретили дона Диего, который поздравил дочь, видя, что она в хорошем настроении и развеселилась, проведя день со мной. Я просил его поужинать с нами, он согласился и развлекал нас множеством маленьких галантных историй, которые все более раскрывали мне его добрый характер. Но прежде, чем подняться в свою комнату он вдруг сказал мне такие слова, переведенные здесь буквально, и которыми он меня удивил:

– Амиго дон Хаиме, оставляю вас здесь наслаждаться на балконе свежей ночью вместе с моей дочерью, я рад, что вы ее любите, и заверяю вас, что только от вас зависит стать моим зятем, как только вы сделаете так, что я смогу сказать, что уверен vuestra noblezza (в вашем благородстве).

– Я был бы чрезвычайно счастлив, моя очаровательная подруга, – сказал я его дочери, как только мы остались одни, – если бы это можно было сделать, но знайте, что в моей стране называют благородными только тех, кто по своему рождению имеет право руководить государством. Я был бы благороден, родись я в Испании; но таков, как я есть, я вас обожаю, и смею надеяться, что вы сделаете меня полностью счастливым.

– Да, дорогой мой друг, полностью, но я хочу быть и сама также счастливой. Никакой неверности.

– Ни малейшей. Слово чести.

– Пойдемте же, укроемся на этом балконе.

– Подождем четверть часа. Погасите свечи и не запирайте дверь. Скажите мне, мой ангел, как пришло ко мне счастье? Я этого совсем не ожидал.

– Если это счастье, вы обязаны им некоей тирании, которая хотела ввергнуть меня в отчаяние. Бог добр и он не хочет, я в этом уверена, чтобы я стала своим собственным мучителем. Когда я сказала моему исповеднику, что мне совершенно невозможно перестать вас любить, но можно не совершать с вами никаких крайностей, он сказал мне, что я не могу доверять вам до такой степени, тем более, что я ощущаю себя столь слабой. Поскольку это так, он хотел, чтобы я обещала ему не оставаться больше с вами наедине. Я сказала ему, что не могу этого обещать, и он не захотел отпускать мне грехи. Я пережила впервые в жизни эту обиду с такой силой, на которую не думала, что способна, и, предав себя в руки Господа, я сказала: «Сеньор, ваша воля будет исполнена». Я приняла, в ожидании мессы, свою судьбу. Пока вы меня любите, я буду только вашей, а когда вы покинете Испанию, я найду себе другого духовника. Того, который мне сочувствует и с которым моя душа будет спокойна. Моя кузина, которой я все сказала, была очень удивлена, но у нее мало ума. Она не знает, что для меня это лишь временное заблуждение.

После этого заявления, которое показало мне всю красоту ее души, я заключил ее в мои объятия и отвел ее в мою кровать, где продержал до первых лучей зари, полностью лишенную сомнений. Она оставила меня еще более влюбленным, чем всегда.

Глава IV

Я совершаю бестактность, которая делает Мануччи моим самым жестоким врагом. Его месть. Мой отъезд из Мадрида. Сарагоса. Валенсия. Нина. Мой приезд в Барселону.

Вот момент, когда правда меня огорчает, поскольку я обязан ее сказать и признать себя виновным в совершении бестактности, которая, однако, могла бы создать у читателя обо мне неверное представление, если бы он принял ее за мой обычай.

На следующий день я обедал у посла Венеции, где имел удовольствие узнать, что при дворе министры и все те, кто был со мной знаком, были обо мне самого высокого мнения. Три или четыре дня спустя король вернулся в Мадрид вместе со всей королевской семьей и с министрами, у которых я постоянно бывал по делу о Сьерра Морена. Я собирался туда поехать. Мануччи, который продолжал мне оказывать знаки самой сердечной дружбы, должен был выехать со мной для собственного удовольствия, с одной авантюристкой, которую звали Порто Карреро, которая считалась племянницей либо дочерью покойного кардинала, выказывая по этому случаю большие претензии и втайне не имея другого занятия, кроме как быть наложницей аббата Бильярди, консула Франции в Мадриде.

Мои дела находились в таком положении, когда некий Гений, враг моего Гения-защитника, сделал так, что в Мадрид приехал барон де Фрэтюр, льежец, Великий егермейстер Принципата, пройдоха, игрок, мошенник, как и все те, кто еще и сегодня говорит, что это образование было законным. Он знал меня по Спа, где я ему сказал, что направляюсь в Португалию, и он собирался за мной последовать, рассчитывая на мою дружбу, чтобы сделать хорошие знакомства, способные пополнить его кошелек деньгами простаков.

Никогда ничто в моей жизни не показывало профессиональным игрокам, что я из их компании, но несмотря на это они все хотели считать меня «греком» (мошенником). По их представлениям, я должен был им быть. Они полагали, что оказывают мне этим честь. Как могли они считать меня своим, хотя я обладал всеми внешними признаками, всей наружностью и всеми повадками человека ученого? Они говорили со мной с открытым сердцем и, что забавно, я этому не препятствовал, прибегая ко всяким уверткам; приходилось поступать таким образом, или бы они считали себя оскорбленными. Итак, барон де Фрэтюр, который остановился в Мадриде, узнав, что я здесь, пришел меня повидать, казался весьма довольным, что нашел меня, польстил мне всячески и самым любезным образом обязал меня оказывать ему хороший прием. Мне казалось, что моя простая вежливость и несколько знакомств, которые я мог бы ему предоставить, не могут меня скомпрометировать. Он познакомил меня со своим спутником. Это был толстый француз, ленивый, невежественный, но француз. Такое проходит незаметно мимо внимания всех, кроме тех, кто внимательно приглядывается к внутреннему характеру французов; такие редки, но они замечают, что французы хорошо представляются, ведут себя просто, веселы за столом, любят девочек и проявляют свое лицо в распутстве. Этот компаньон де Фрэтюра был капитан кавалерии на службе Франции, из тех, что имеют счастье быть отовсюду изгнанными.