История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 - [26]

Отправившись прогуляться в «Лос Бальбадес», дорогой я объяснил кузинам суть болезни герцогини. Донна Игнасия, напуганная, спросила, сдержу ли я свое слово, и я видел, что она вздохнула облегченно, когда я ответил, что нет.

Я смеюсь, когда думаю о некоторых фактах, которые несчастная философия пытается разрешить среди других проблем, в то время, как они решены с тех пор, как существует разум. Хотят узнать, какой из двух полов более прав в вопросах плотской любви, по отношению к удовольствию, которое он ощущает в процессе. Всегда говорят, что это женский пол. Гомер создал диспут между Юпитером и Юноной, передаваемый Терезиасом, который, будучи женщиной, выдавал верное суждение, но вызывал смех, потому что получалось, что существуют оба удовольствия в равновесии. Общее мнение заставляет говорить практикующих, что удовольствие женщины должно быть более сильным, потому что праздник случается в ее собственном доме, и это соображение более правдоподобно, потому что, вместе со всем его удобством, оно предполагает только предоставлять возможность действовать; но то, что делает правоту этого довода осязаемой для разума физика, это, что если бы женщина не получала больше удовольствия, чем мужчина, природа бы не толкала ее к этому делу более, чем его; она не трудилась бы над этим более, чем он, и не имела бы больше для этого органов; потому что, если бы не было этого кошелька, что имеется у нее между intestinum rectum и мочевым пузырем, который называется маткой, и который является частью, абсолютно чуждой ее мозгу и, соответственно, независимой от ее разума, очевидно, что было бы непонятно, как можно было бы обеспечить возможность рождения человека без того, чтобы мужчина ее осеменил, но при этом обязательно, чтобы эта ваза его приняла и сохранила до состояния, когда он мог бы сопротивляться воздействию воздуха, прежде чем он вышел бы на свет.

Либо, следует думать, что эта матка, которая есть ничто иное как выход из вагины, приходит в ярость, когда видит себя не заполненной материей, для которой ее создала природа и поместила ее в самой важной из областей тела женщины. Есть инстинкт, который не слушает голоса разума. Он хочет; и если существо, в котором он говорит, противится его воле, он превращается в самого сатану и причиняет очень сильные муки тирану, который не хочет его удовлетворить; голод, который он причиняет, намного сильней собачьего, если женщина не дает ему пищи, что он требует через канал, хозяйкой которого она единственно является. Он часто приходит в ярость и старается взять над ней верх, так что никакая сила не может ему сопротивляться. Он доводит ее до смерти, он делает ее нимфоманкой, как герцогиню, которую я назвал, другую герцогиню, которую я знал в Риме двадцать пять лет назад, двух гранд-дам венецианок и двадцать других, которые все вместе позволяют мне утверждать, что матка – это живое существо настолько абсолютное, настолько иррациональное, настолько неукротимое, что женщина разумная, не сопротивляясь своим капризам, должна им потворствовать, унижаясь и покоряясь путем добродетельного акта закону, рабой которого ее сделал Бог. Этот свирепый орган подвержен, однако, экономии; он зол, только когда его раздражает фанатизм: он вызывает конвульсии у той, сводит с ума другую, делает третью богомольной, как Св. Терезу, Св. Агреду, и порождает большое количество Мессалин, которые, однако, не более несчастны, чем те бесчисленные, что проводят ночи в полу-дреме, полу-бодрствуя, держа в руках Св. Антониев Падуанских, Св. Луисов Гонзага, Св. Игнасиев и младенцев Иисусов. Заметим, что эти бедные несчастные все рассказывают на исповеди священнику или монаху, руководящему ими, и очень редко бывает, чтобы святой мучитель их разубеждал. Он побоится, очищая их, вырвать растение с корнем.

Рассмотрев все эти беды, которым мы, мужчины, не подвержены, я спрашиваю, можно ли предположить, что природа semper sibi consona[17], всегда правая в своих реакциях и своих вознаграждениях, не дала бы в возмещение женскому полу удовольствие, равное по силе тем бедам, которые ему свойственны. То, что я могу утверждать, – это следующее: удовольствие, которое я почувствую, когда женщина, которую я полюбил, делает меня счастливым, разумеется, велико, но я знаю, что я не захочу его, если, для того, чтобы его мне доставить, я должен буду подвергнуться риску забеременеть. Женщина же идет на это, даже после нескольких экспериментов подобного рода; она считает, что удовольствие стоит страданий. После всего этого изучения я спрашиваю, захотел ли бы я возродиться женщиной, и, отбросив в сторону любопытство, я говорю, что нет. Я знаю достаточное количество других удовольствий, будучи мужчиной, которые я бы не смог иметь, будучи женщиной, и которые заставляют меня предпочесть мой пол противоположному. Я допускаю, однако, что, для того, чтобы иметь прекрасную возможность возродиться, я удовольствовался бы, и я в этом подписываюсь, особенно сегодня, возрождением не только в женщину, но в зверя какого угодно рода; разумеется, я должен буду возродиться вместе со своей памятью, потому что без этого это уже буду не я.