История Японии. Между Китаем и Тихим океаном - [40]

, который был предан делу сёгуна. Но черенок прививался плохо. В самом деле, местное население тем хуже отнеслось к случившемуся событию, что в большинстве разделяло религиозные убеждения своего злополучного сеньора, сделав его мучеником. И все надежды теперь были возложены на сына покойного — в народе этого сына назвали «небесное дитя»: люди верили, что однажды он отменит антихристианские законы и в то же время снизит подати — одно не мыслилось без другого. Однако тем временем новый господин вовсю «бесчинствовал». Когда чаша терпения переполнилась, совершенно естественно, что именно Амакуса Сиро оказался во главе войска из земледельцев и многочисленных ронинов, этих знаменитых «лишних людей» для администрации нового времени. Когда об этом деле узнали наверху, в Эдо, сёгун отнесся к нему очень серьезно, встревоженный его размахом и, может быть, еще в большей степени символами, которые оно использовало. Он велел срочно направить армию силой в 200 тысяч человек и приказал искать пушки, которые голландцы — в отличие от недоверчивых португальцев — выразили готовность передать ему. В этом тоже был драматический парадокс истории Симабары: христианские пиротехники помогали уничтожать других христиан, японских. Если верить рассказам очевидцев, 14 апреля 1638 г., всего через два дня после того, как крепость Симабара была захвачена войсками сёгуна, было перебито 37 тысяч человек — мужчин, женщин и детей. Несомненно, в тот день, и уже не первую неделю, вблизи полуострова крейсировали батавские корабли. Восставшие без конца посылали им сигналы бедствия, убежденные, что иностранцы — христиане, как и они, — придут им на помощь; они не могли представить себе истину, слишком жестокую, чтобы постичь ее в их положении: голландцы на своих судах следили за ситуацией исключительно в интересах сёгуна. В чисто политическом плане они поступили ловко: едва драма завершилась, как португальцев изгнали, а в следующем, 1639 г. их окончательно лишили права прибывать в Японию; зато голландцы за помощь в подавлении восстания на Симабаре сменили их в качестве торговых посредников в общении с остальным миром. В 1641 г. они по официальному разрешению обосновались на Дэдзиме, прямо в порту Нагасаки, гавань которого с глубокими водами и многочисленными бухточками давала превосходное пристанище для их крупнотоннажных судов.

Итак, понадобилось несколько месяцев, чтобы покончить с восставшими; сёгун с нараставшей суровостью наказал тех, кого он по своей логике, сугубо рациональной, счел главными виновниками драмы — дурного даймё, иностранцев, христиан (в 1622 г. в Нагасаки уже казнили 55 христиан, точно так же, как еще в 1597 г. казнили 26 первых христианских мучеников по приказу Хидэёси; таким образом, в новых казнях не было ничего скандального). Японцы, у которых были физические и финансовые возможности и которые желали остаться христианами, уходили в море, и многие из них пополнили в Макао приток иностранцев, однако не попав, как масса индийцев, малайцев, некоторых бедных китайцев (особенно китаянок, девочек, которых бросали или продавали в самом юном возрасте) и африканцев, в категорию рабов. В 1639 г. сёгун объявил о полном закрытии страны (сакоку) для всех, за двумя исключениями: два корабля в год могли направлять китайцы, и голландцы в 1641 г. выбили разрешение остаться в порту Нагасаки, где один из их кораблей мог причаливать раз в год к подобию большого понтона или искусственного островка, прикрепленного к берегу. Такими стали внешние сношения режима Эдо: в дипломатическом плане таковых не было, в торговом отношении это была политика «капля по капле», сменившая принцип «от случая к случаю», который долго, со времен прибытия португальцев в 1543 г., был характерным для японского прагматизма. Но время переменилось: японские серебряные копи истощались, и правительство, порой с одержимостью, всеми средствами старалось не допустить ухода драгоценных металлов за пределы национальной территории.

Таким образом лет на сорок Япония как будто застыла в этих жестких, но понятных всем рамках; в течение жизни почти двух поколений это, казалось, дает благотворный эффект.

Правление Иэцуна

Тем не менее правление сёгуна Токугава Иэцуна началось в 1651 г. со знаменитой драмы, в которой, по мнению правителей, чувствовался сильный душок Симабары, — заговора ронинов. В самом деле, тогда ходили слухи, что многие из этих людей задумывали, не имея иной возможности дать услышать свой голос, убить находящихся во власти людей и занять их место во всех крупных городах (во всяком случае, в Эдо, Киото и Осаке). Этот замысел потерпел неудачу, как ранее и восстание несчастных на Симабаре. В конечном счете проблема невостребованности ронинов решилась сама по себе — они состарились, а потом умерли, и мятеж имел по крайней мере одно положительное последствие: с тех пор бакуфу старалось по возможности избегать ситуаций внезапного и некомпенсированного сокращения официальных должностей, в результате чего появлялись ронины.

Едва улеглась эта тревога, как столицу постигла ужасная катастрофа: в 1657 г. гигантский пожар («пожар Мэйрэки», от названия эры, на которую он пришелся) обратил в золу город Эдо — совсем новый город, но построенный, как в прежней Японии, из досок и бумаги. Говорят, тогда погибло более 100 тысяч человек, а расходы на восстановление — впрочем, пошедшее городу на благо с точки зрения его планировки — разорили новое государство настолько, что эта ситуация породила ужасные финансовые затруднения, с которыми сёгунат, производя девальвацию за девальвацией, столкнулся позже, в начале XVIII в.