История второй русской революции - [286]

Черемисов вернулся только в первом часу ночи и только для того, чтобы заявить, что никакой помощи правительству он оказать не может. В Пскове Керенскому оставаться нельзя, а если он непременно хочет сопротивляться, то пусть едет в Ставку, в Могилев, к Духонину. По словам Керенского, Черемисов скрыл от него, что Духонин уже дважды добивался непосредственного разговора с Керенским и дважды получил отказ. Керенский просил Черемисова послать к нему Краснова, но получил тоже лживый ответ: «Краснов был здесь и уехал назад в Остров».

В действительности Краснов приехал в Псков, как мы видели, в третьем часу ночи и в четвертом часу был принят Черемисовым, хотя и с большой неохотой. Черемисов повторил Краснову свое распоряжение — отправить Уссурийскую дивизию в Марцен, а Донскую выгрузить и сосредоточить на старых квартирах под Островом. На недоуменный вопрос Краснова, как примирить это с определенным приказанием верховного главнокомандующего — идти на Петроград, Черемисов вяло и зевая ответил: «Верховного правительства нет, оно разогнано в Петрограде большевиками, верховный главнокомандующий скрылся неизвестно куда, и вам надлежит исполнять только мои приказания, как главнокомандующего». На просьбу Краснова отдать это распоряжение письменно, Черемисов ответил пожатием плеч и с видом сожаления простился с Красновым, дав ему на прощание уже не приказание, а добрый совет оставаться в Острове и ничего не делать.

Краснов не последовал этому совету. Он отправился разыскивать комиссара Войтинского и прождал в его квартире до четырех часов ночи. Войтинский по секрету сообщил Краснову, что Керенский в Пскове и хочет его видеть.

Скрепя сердце и подавляя в себе «гадливое отвращение», генерал Краснов пошел по указанному адресу. Он шел «не к Керенскому», а к родине, которая «не сумела найти вождя способнее»...

Керенский тем временем ждал автомобиля, чтобы ехать в Остров или в Могилев. Он тщетно пытался заснуть. «В ночной тиши, казалось, слышен был стремительный бег секунд... Никогда еще так не ненавидел я этот бессмысленный бег времени, все вперед, все вперед»... Звонок у парадной двери прервал это томительное ожидание. В лице Краснова явилось спасение, и Керенский тотчас принял свой повелительный тон, который отпечатлелся в воспоминании Краснова. «Где ваш корпус? Идет сюда? Здесь? Близко? Отчего не под Лугой?» «Несмотря на повелительность тона и умышленную резкость манер, ничего величественного, — отмечает Краснов. — Не Наполеон, но позирует на Наполеона»...

«Я доложил, что не только нет корпуса, но нет и дивизии; части разбросаны по всему северо-западу России, и их надо раньше собрать: двигаться малыми частями — безумие». «Пустяки, вся армия стоит за мной, я сам поведу ее, и за мной пойдут все». Краснов стал диктовать Барановскому, какие части и где находятся; оба, по впечатлению Краснова, «точно играли, а не всерьез делали». «Вы получите все ваши части, — сказал Барановский. — Не только Донскую, но и Уссурийскую дивизию, кроме того, 37-ю пехотную дивизию, 1-ю кавалерийскую, весь 17-й армейский корпус». В голове Краснова уже складывался план кампании. И вместе точило сомнение, уверен ли сам Керенский в том, что говорит. Покончив свою сцену, Керенский «вдруг сразу осел, завял, глаза стали тусклыми, движения — вялыми».

Как бы то ни было, поход на Петроград «малыми частями» в ожидании больших подкреплений был решен. Краснов с Керенским на исходе ночи выехали из Пскова, погруженного в сон, и бледным утром подъехали к Острову. Краснов первым делом остановил расходившиеся по деревням донские сотни и сообщил им, что они идут на Петроград и что с ними Керенский. Несмотря на принятые меры, имя это вызвало больше любопытства, чем энтузиазма. Когда через несколько дней попытка Краснова кончилась неудачно, генерал Черемисов говорил Краснову по телефону: «Вина за все (то есть за сопротивление большевикам) падает на Керенского. Когда он был в Пскове, я ему предсказал, чем это кончится. Он меня не послушал, и вот — результат налицо».

Это говорилось 1 ноября. Но в ночь на 26 октября генерал Краснов хотел «исполнить присягу». И он ответил Керенскому иначе, чем ответил Черемисов. Он сказал: «Первая Донская дивизия настроена превосходно. Правда, после похода по приказу генерала Корнилова и после того, что было потом, ваше имя в ней непопулярно, но казаки поймут, что они идут не за личность, а за святое дело свободы против насильников. Если пойдет пехота, то тогда пойдет и Уссурийская дивизия».

Этот припев: «ваше имя непопулярно» — постоянно повторялся в последующие дни. Во время того же разговора на предложение Керенского «поговорить с казачьими комитетами» генерал Краснов ответил снова напоминанием, что «после корниловской истории его имя непопулярно». Когда Керенский все-таки исполнил свое намерение и говорил с казаками, из рядов слушателей раздавались крики: «Хотите в крови нашей захлебнуться... по колена в крови ходить будете!» На следующий день вызванный для доклада сотник Карташев не хотел пожать поданной ему Керенским руки и сказал: «Извините меня, я подать вам руки не могу, я — корниловец». «Таких корниловцев, — замечает генерал Краснов, — было едва ли не половина отряда».