История ворона - [9]

– Прошу прощения. У меня… у меня случился нервный срыв из-за папиных недавних придирок и оскорблений.

Мама стоит в дверях, схватившись одной рукой за засов, а другую прижав к груди. Грусть в ее больших, блестящих глазах, краснота носа, выдающая недавние слезы – всё это меня бесконечно печалит, и всё же мне хочется, чтобы она поскорее ушла из моей спальни, а то еще, чего доброго, услышит звуки, издаваемые… созданием, которое я только что вытолкал в галерею.

– А где отец? – спрашиваю я, отходя от задней двери, хотя отчетливо чувствую движение за занавесками.

Мама отнимает руку от груди.

– Только что ушел.

Сердце беспокойно замирает у меня в груди.

– Его… его н-н-нет дома?

– Именно. Он ушел в город.

Наши взгляды встречаются. Обычно отцовские вылазки в город значили одно – он снова отправился к своей новой любовнице, вдове по имени Элизабет Уиллс, – однако вовсе не это отвратительное обстоятельство так меня ужасает.

Он наверняка заметит существо, вышедшее из моей комнаты.

Он увидит ее. Увидит мою демоническую музу! Боже правый!

Нервно оборачиваюсь и распахиваю занавески, надеясь успеть затащить таинственную девушку в дом, спрятать ее где-нибудь.

Но ее нигде не видно.

Глава 4 Линор

Ах… От вида моего имени, выведенного причудливым, петлистым почерком моего поэта, сердце в груди моего нового, такого непривычного тела начало колотиться сильнее. А когда я оказываюсь на заснеженных городских улицах, душу, мою цветущую, крепнущую, освобожденную душу, озаряют вспышки эйфории. Раскидываю руки и закрываю глаза, с наслаждением чувствуя, как плотнеют кости, мышцы, органы, кожа… Ногти становятся тверже, легкие наполняются воздухом, мрак больше не капает с моих рукавов.

– Покажи меня всему миру! – восклицаю я, с радостным вздохом приглаживая перья на платье.

Я ненароком забредаю в ту часть города, где ряды печных труб выпускают в свинцовое зимнее небо густые клубы дыма – туда, где мрачные кирпичные поместья и земельные владения богачей уступают место маленьким деревянным домикам, теснящимся на улочках, расходящихся от нарядного здания городского капитолия, построенного на холме и украшенного колоннами в неоклассическом стиле.

С востока и с севера раздается колокольный звон, но этот тревожный шум меня нисколько не трогает, ибо напоминает о разглагольствованиях седовласого епископа. От каждого звучного удара плечи у меня подрагивают.

Не. Слу. Шай. Те. Муз!

Не. Слу. Шай. Те. Муз!

Ко мне подъезжает повозка, запряженная одной-единственной лошадью. На месте кучера сидит старик с морщинистым, словно чернослив, лицом. Он испуганно подскакивает, заметив, что я иду навстречу.

– Приветствую! – кричу я и приподнимаю подол платья, чтобы удобнее было шагать по глубокому снегу. – Судя по вашему виду, сэр, вы вот-вот встретитесь с моей доброй знакомой, Смертью! Еще чуть-чуть – и ваше уставшее сердце остановится, и вы вперед ногами ускользнете в могилу!

Он удивленно округляет глаза, да так широко, что они, кажется, вот-вот выпрыгнут из орбит.

– Ч-ч-что?!

Его ужас трогает меня, и я улыбаюсь.

– А то, что еще немного – и Смерть выхватит вас из уютной постельки и отправит прямиком в холодную, красную, глинистую ричмондскую землю!

Старик резким движением стегает лошадь, та срывается с места, и повозка проносится мимо меня, да так быстро, что порыв ветра спутывает мне волосы.

Через кирпичную садовую ограду перепрыгивает черная кошка и заграждает мне путь. От взгляда ее пронзительных зеленых глаз, похожих на озера подземного царства Аида, совсем недавно обретенная кровь стынет в моих жилах.

– Это еще что такое?! – недовольно спрашивает женский голос со стороны дома, стоящего за оградой. Решаю, что незнакомка имеет в виду грязную кошку.

Таинственный зверь изгибает спину и шипит, обнажив острые, словно иглы, клыки. Эбонитовая кошачья шерсть встает дыбом.

Я тоже скалюсь и шиплю в ответ, с силой выдыхая. Кошка тут же отлетает в сторону с воплями испуганного котенка и черной молнией пересекает улицу. Наклоняюсь вперед и утробно кричу, чтобы эта мерзавка больше не смела попадаться мне на пути.

– Господи боже! Да что же это такое? – вновь вопрошает женщина. Оглядываюсь и вижу, что на ступеньки и веранды домов, стоящих вокруг меня, высыпали смертные всех полов, возрастов и оттенков кожи, от белого и розоватого до черного. Выходит, женщина говорит обо мне. Я и есть то жуткое и непонятное «нечто».

Все смотрят на меня, открыв рты и сцепив руки, оценивают, гадают, кто я такая. Я вновь приподнимаю край платья, чтобы уберечь припорошенную золой ткань от снега, и поворачиваюсь так, чтобы всем было меня прекрасно видно, красуясь перьями, которые переливаются зеленовато-фиолетовым. Мои туфельки оставляют на девственно-белом снегу угольно-черные пятна, и это приводит меня в восторг.

Окинув взглядом собравшихся, я провозглашаю:

О, бойтесь девы в саже черной,

Поэтом мрачным порожденной,

Что не восторгов жаждет – страха!

Гляди, народ, гляди и ахай,

Как пишет в мира круговерти

Стихи об ужасе и смерти!

– Кто привел в наш город эту мерзкую девчонку? – кто-то кричит у меня за спиной, и я резко оборачиваюсь.

Его Преосвященство епископ Мур спешит ко мне по заснеженной земле. Тонкие пряди белоснежных волос подпрыгивают на плечах, на которые накинуто серое шерстяное пальто, а вокруг шеи обмотан шарф цвета ржавчины. Ветерок доносит до меня исходящий от епископа плесневелый запах его церкви.