История ворона - [12]
Черные следы пропадают примерно в двенадцати футах от могил и хвойных деревьев кладбища Шокко-Хилл, разбитого на живописном холме неподалеку от города, по соседству с богадельней и еврейским кладбищем. Слева от меня лежит пара угольных туфелек, явно скинутых в большой спешке. Отчетливые следы на снегу показывают дальнейший маршрут Линор и ее блуждания по кладбищенским землям. От одной мысли о том, как, должно быть, холодно бродить босиком по припорошенному снегом льду, стопы у меня промерзают насквозь.
– Думаешь, она спряталась за каким-нибудь камнем? – шумно сглотнув, спрашивает Роуз.
Ответить ей я не в силах. Меня переполняет невыносимая печаль, не давая дышать, а всё потому, что я как никто хорошо знаю это кладбище.
Почти два года назад я стоял посреди этих же самых надгробных плит, плечо к плечу с моим другом, Робом Стэнардом, и смотрел, как с полдюжины мужчин в цилиндрах опускают гроб с телом его матери в глубокую и мрачную могильную бездну. Сырость земли, сверхъестественный холод, которым веяло из ямы, куда опустили эту милую женщину с совершенно ангельскими чертами лица, люди, пришедшие проводить ее в последний путь и облаченные в черные одежды, что придавало им сходство с большими зловещими воронами, болезненный ком у меня в горле – каждое мгновение того невыносимого утра неизменно всплывает в памяти, стоит только приблизиться к этому холму. Джейн Стэнард, или Елена, как я ее окрестил, – никогда не порицала матушку за выбор профессии. Она всегда высоко оценивала мои стихи, называла их не иначе как выдающимися. Она бы ни за что не воспылала ненавистью к моей музе и не назвала бы ее бездарной или глупой.
Сердечный трепет подсказал мне, что Линор и впрямь прячется за надгробием у могилы миссис Стэнард. На этом самом живописном кладбище, в минуты наших с Робом ночных бдений у могилы Елены, мне уже не раз доводилось подпасть под действие колдовских чар моей зловещей музы – тогда она пряталась среди кладбищенских теней и с наслаждением вкушала плоды моей меланхолии.
– Побудь здесь, пока я не уеду в университет, Линор! – взываю я к камням, держась от них на почтительном расстоянии. – Не приближайся ко мне. Не покидай своего укрытия. И не надевай больше угольных туфелек! Моя сестра принесла тебе обувь, которая не оставляет черных следов.
Сперва мы не слышим никакого ответа. Ветерок легонько касается моей шеи, пробегает по краям отложного воротника.
Но вдруг откуда-то из-за надгробных плит раздается утробный рев, напоминающий рык разъяренного Цербера. Розали бросает на меня испуганный взгляд. Лицо у нее побелело, глаза округлились. Дыхание мое стало совсем слабым и судорожным.
– Кидай! – велю я. – Кидай их скорее!
Роуз кидает одеяло и башмаки в снег, и мы бросаемся прочь.
Глава 6
Линор
Линор.
Таким именем меня окрестил мой поэт.
Линор.
Он даровал мне имя, полное света.
Линор.
И отныне оно навеки со мной.
Я чувствую себя почти человеком, почти желанной, почти ценной. Но остальные его слова, словно кислота, болезненно разъедают мне разум.
– Не приближайся ко мне! – кричит он.
Не приближайся!
Не приближайся!
НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ!
Припадаю к земле, спрятавшись за моим любимым камнем в этом царстве мертвых, и из горла моего вырывается рык, такой громкий и пронзительный, что сотрясает деревья и семейные могильные участки.
Юные По в страхе, нет, в ужасе бросаются прочь.
– Я родилась не для того, чтобы прятаться, Эдгар! – кричу я вслед своему поэту, схватившись за памятник его обожаемой Джейн Стэнард, увенчанный красивой каменной урной. – Покажи меня всему миру, трус несчастный!
У кладбищенской ограды в снегу что-то темнеет.
Комок какой-то ткани цвета темного ореха.
Внимательно принюхиваюсь. В воздухе не пахнет ни порохом, ни какой другой угрозой. А значит, за хвойными деревьями меня не поджидают меткие стрелки.
Целую на удачу могильную плиту и вдыхаю приятный розовый аромат, исходящий от души «Елены», столь милой сердцу Эдди. Надеюсь, она будет защитой не только ему, но и мне. Боль от этой страшной потери пылает в моем маленьком угольном сердечке уже давно.
Мои человечьи ноги побаливают и едва слушаются, и всё же я, хоть и не без труда, огибаю памятник и прямо в чулках, насквозь промокших от снега и напоминающих своим цветом бордовые обои в комнате у моего поэта, крадусь к «подарку», оставленному юными По.
Они оставили мне хлопковое одеяло и пару башмаков с ярко-красными чулками, спрятанными внутри. Судорожно прощупываю эти неожиданные подарки в поисках стихотворения или рисунка – любого лакомства, способного утолить мучительный голод, обжигающий мое нутро, – но пальцы нащупывают лишь кожу, шерсть и хлопок. От ботинок разит пóтом. На пятках обоих чулок зияют дыры. И всё же я опускаюсь в снег и натягиваю чулки на ноги, наслаждаясь прикосновением теплой ткани к заледеневшим лодыжкам и стопам. Закутываюсь в одеяло и смотрю на туманное облако, плывущее ко мне со стороны реки.
С губ срываются строки из шекспировского «Макбета»:
Медленно выдыхаю, готовясь к очередному порыву ледяного, пронизывающего ветра.
