История волков - [83]

Начался снегопад. Мы не успели доехать до Уайтвуда, как снег белым покрывалом лег на шоссе. Как же удивительно быстро это произошло! Черный асфальт, желтые полосы дорожной разметки – все исчезло в считаные минуты. Глядя на кружащиеся в нескончаемом танце влажные снежинки за стеклом, я ощутила, как в моем мозгу разрозненные мысли начали, точно пазл, складываться воедино. Вдруг автобус пошел юзом, и пассажиры испуганно ахнули. Но водитель тут же выровнял машину на полосе, и мы продолжали мчаться вперед.

21

Нет, мне не пришло в голову позвонить в 911, заявила я на суде. Мне не пришло в голову воспользоваться сотовым, или вернуться домой, или сгонять на велике в город. Я не думала, что быстрее – остановить машину на шоссе или сбегать в информационный центр лесничества. Я им сказала: у меня вообще-то не было никакого плана. И еще: я не знаю, о чем я думала в тот момент. Когда в то утро я предложила Патре сходить в аптеку за тайленолом, я просто обулась и открыла дверь. Так я сказала на суде.

Но не сказала, что, обернувшись в дверях, я заметила, как Патра что-то проговаривает, шевеля губами. Странное было зрелище: она словно беззвучно кричала. И все ее лицо искажалось гримасой на каждом слове. Она шептала: СПАСИБО. Шептала: ПОМОГИНАМ. ПРОШУТЕБЯПОМОГИ. Надеялась ли она, что я пойму? Помню, я тихо закрыла за собой дверь, услышала, как щелкнул язычок замка. Надеялась ли она, что я сделаю за нее то, на что сама она не могла решиться? Ведь она зашла уже слишком далеко, накопив тяжкий груз важных для нее представлений благодаря множеству мелких и необратимых решений? Помню, как, оторвав пальцы от дверной ручки, я сощурилась на ярком солнце и огляделась по сторонам. Помню, как в лесу подняла тот камень, нашла под ним влажные размякшие доллары и пулей помчалась по тропинке к шоссе. Высоко в небе стояло летнее солнце и жарило вовсю. Ни ветерка, ни птиц, ни облачка. По обе стороны шоссе высились две зеленые стены.

Не помню, чтобы я утомилась, но я помню отлично, как у меня стало жечь в груди, а потом прямо над моей головой протарахтел вертолет. Это была вертушка лесничества, с подвесными контейнерами воды и ведрами, раскрашенными ярко-красной краской. Вертолет взлохматил верхушки деревьев, и я на секунду остановилась посреди шоссе, задрав голову вверх. Помню, я тогда встревожилась: неужели где-то пожар? Но эта мысль только промелькнула в моей голове, потому что тарахтенье вертушки смело все мысли. Воздушной волной от его винта взметнуло пряди моих волос, и словно невидимая рука всколыхнула на мне футболку. Когда он скрылся из виду, я уже топала дальше. Мое сердце громко стучало, но теперь нервное напряжение, сковавшее мое тело, ушло. Я немного успокоилась: мне стало легко от того, что я опять оказалась на свободе. В лесу, под солнцем. Мне стало легко, когда футболка прилипла к моему вспотевшему телу. Мне стало прохладно.

Хочу кое-что прояснить. Лес моего детства был не таким, как сегодня. Когда я была маленькой, Стилл-Лейк, то есть Спокойное озеро, еще называли Суомп-Лейк, то есть Болотным озером, потому что в годы засухи камышовые заросли подступали к самому берегу, а листья кувшинок так густо разрастались, что делали поверхность воды похожей на твердый грунт. А в дождливые годы озеро разливалось, выходило из берегов, и мы могли чуть ли не причаливать на каноэ прямо к хижине. А сегодня ассоциация домовладельцев расширила протоку между Стилл-Лейк и Милл-Лейк, за счет чего уровень воды в обоих озерах из года в год оставался одинаковым. Сейчас по периметру вдоль озера стоят двенадцать летних домов – не бревенчатых хижин, а что-то вроде небольших шале, со стеклянными крышами и верандами-палубами, а к берегу причалены надувные лодки. Летом это пригород. Большинство сосен вокруг озера спилили, чтобы приезжие могли поставить на берегу лежаки и разбить цветочные клумбы. В воде плещется орущая малышня, а дети постарше плавают на черных автомобильных шинах позади стоящих на якоре моторок. Их отцы в крытых катерах обследуют затоны и бухты в надежде поймать солидного судака.

Иногда, когда мы с мамой сидим перед отремонтированной хижиной на клочке земли – все, что осталось от нашего надела, – я все пытаюсь вспомнить, как выглядел лес в моем детстве. Но я не жалею – с чего бы? Мне это место никогда не казалось сказочным. Я не была слишком юной, и у меня никогда не было собственнических инстинктов, чтобы его идеализировать. Год за годом лес просто оживал и расцветал, а потом увядал и иссыхал, и этот круговорот подразумевал смысл отчасти явный, отчасти скрытый, – некую тайну? Да, но тайну, ставшую привычной в силу вечных перемен в лесу, скрывающем и раскрывающем свои повадки. Когда мне было лет восемь или девять, я часто ходила на берег и наполняла пустые банки из-под кофе крошечными жабками. Я называла эти банки своим зоопарком. Мама просила меня молиться перед сном, и я каждый вечер повторяла одну и ту же молитву: «Дорогой Бог, пожалуйста, помоги маме, папе, Тамеке, Эйбу, Доктору, Джасперу, Тихоне и всем зверям во всех зоопарках не слишком скучать и чувствовать себя не слишком одиноко». «Не слишком» – это была моя мантра. Я ужасно хотела спасать жаб. Мне нравились их лица, особенно их сложно устроенные глаза, и занимало, от чего же я их спасаю. Промучившись несколько вечеров из-за нарастающего чувства вины, я вытряхивала жаб из кофейных банок в ольховые заросли, и жабы бросались врассыпную, подпрыгивая на тоненьких ножках, и я вживую ощущала притягательную мощь леса. Я чувствовала, как лес меня очищает и исправляет, и всегда слышала обращенные ко мне слова: вот видишь?