История волков - [31]

Как только я спустила каноэ на воду, оно сразу поплыло. Мне даже не обязательно было грести. На озере был штиль – ни волны, ни ряби. Перегнувшись через борт, я могла разглядеть дно. И еще я видела, как поднимается к поверхности синежаберник и лепестки кувшинок опускаются ко дну. Воздушные пузырьки уносило водоворотом за кормой. Доплыв до дальнего конца озера, я выволокла каноэ на сушу, нагнулась и, перевернув каноэ вверх дном и сунув голову внутрь, взвалила его себе на плечи. Постояв секунду, я выровняла каноэ и отправилась по каменистой тропе.

Следующее озеро – Милл-Лейк – было куда больше нашего, и его берег облепили «дома на колесах» и пикапы, расположившиеся в кемпинге национального парка. По озеру носились моторки, оставляя позади себя тридцатифутовые бурлящие водяные борозды. Они не сбавляли скорость, хотя видели меня в каноэ с веслом. Все спешили занять новые места клева, на полной скорости пролетая под зелеными навесами листвы. Я с удивлением заметила женщину в красном бикини, которая лежала на шине, привязанной тросом к моторке. Шина подпрыгивала на волнах. Вода в озере была еще довольно холодной. Но женщина весело прокричала мне «Привет!», перекрывая рокот мотора, а я не стала ничего кричать в ответ.

Я продолжала грести. Прошло еще полчаса, над верхушками деревьев появились тучки, легкий бриз взъерошил водную гладь, сделав ее похожей на старческую кожу. Теперь все отдыхающие попрятались по своим трейлерам, опасаясь, что возвращается ненастье. Они вечно принимали набежавшие тучки за предвестье ухудшения погоды, а любые облака – за грозовые тучи. В «домах на колесах» зажегся свет, и день стал похож на вечер.

Я продолжила путешествие на каноэ по узкой протоке, соединявшей Милл-Лейк с озером Виннесага.

И вот я увидела его впереди: озеро лежало передо мной точно стрела – длинное и узкое, нацеленное к северу. Индейская резервация располагалась у самого дальнего от меня берега. Когда я была тут в последний раз – несколько лет назад мы приезжали сюда с отцом ставить капканы на ондатр, – резервация состояла всего из нескольких домов. Там была одна мощеная дорога и с десяток жилых трейлеров да свора лабрадоров-метисов. Теперь же, по мере моего приближения к их берегу, я заметила, что все собаки сидят в вольерах из сетки-рабицы. Теперь на единственной улице поселка появились закусочная «Дэйри куин», парковка и светофор. Видно, новое казино на шоссе приносило хорошую прибыль[21]. Я увидела Центр индейского наследия, выстроенный из узких ровных бревен, и вывеску в форме рыбы с надписью «Добро пожаловать!» на местном наречии.

Я выволокла каноэ на берег, спрятала его под густыми нижними лапами канадской пихты и зашагала по асфальтовым дорожкам, которые то и дело заворачивали к лужайкам перед домиками, сложенными из модульных конструкций. Все домики были словно близнецы: белые, обшитые алюминиевыми планками. У всех были одинаковые крылечки и гаражи на две машины. На крышах у всех торчали тарелки спутниковых антенн, перед каждым стоял пикапчик.

Резервацию можно было бы счесть обезлюдевшей, если бы не ватага выбежавших из леска мальчишек в ярких свитерках с эмблемами воскресной школы. В руках они сжимали сбитые из палочек эскимо небольшие кресты, притворяясь, что это их ружья.

– Пау! – крикнул один из них. Другой поднял крест над головой и крикнул:

– Назад, Левиафан!

– Эй, не скажете, где живут Холберны? – не смутилась я. – Пит и его дочка Лили.

Она уже четыре дня не появлялась в школе.

– А почему мы должны тебе это сказать? – поинтересовался один из них – тот, который возглавлял охоту на Левиафана.

– Я вам денег дам. Я каждому дам по доллару, если вы покажете мне их дом.

Они на мгновение замешкались. Но потом, слегка приподняв плечи, согласились, словно между ними существовала телепатическая связь.

– Вон туда! – один из них махнул рукой в сторону гравийной дорожки, убегавшей от мощеной улицы. И я раздала им мамины долларовые бумажки, расправившиеся и теплые после двухдневного лежания у меня в кармане. Получив вознаграждение, мальчишки обступили меня со всех сторон, взмахнули крестами и забросали вопросами:

– А что тебе надо от Лили-Полячишки? Она противная розовая гомо-лесба! Ты такая же гомо или как?

Я вздохнула. Мальчишки в школе вечно задавали мне этот вопрос. Это было худшее оскорбление, которое могло прийти в голову восьмилетнему мальчишке. Но я давно привыкла к этому оскорблению, которое не раз в детстве выслушивала на детских площадках.

– Гомо сапиенс? – переспросила я веско.

Они смущенно переглянулись.

– Тогда да, я гомо.

– Фу! Проваливай! Тьфу на тебя! – завопили мальчишки.

Но они явно были в восторге.

Я оставила их там размахивать своими крестами из деревяшек и направилась по дорожке, которую они мне показали. Некоторое время я шла по зарослям проса, пока не увидела ржавый трейлер на опушке сосняка. Я не стала подходить к дому Лили с центрального входа. Я зашла с тыла, где траву никогда не косили и лесные заросли подступали вплотную к владениям Холбернов. Но там под голубым навесом оказалось выметенное бетонное патио, и когда я заглянула в заднее окно, то увидела батарею тарелок, аккуратно выстроившихся в сушилке для посуды. Еще я увидела круглый стол с пластиковой столешницей, и задвинутые под него стулья, и освещенный аквариум с включенной системой подачи воздуха. Трейлер был хоть и старый, но прибранный и демонстрирующий склонность к комфорту, с новым коротким ковриком на полу и вязаным покрывалом на небольшой банкетке у стены. Я заметила розовый шарф, который Лили стащила из коробки с забытыми вещами в школе, – он висел на крючке у двери, и его кисти трепались на сквозняке. Глядя, как они шевелятся под порывами ветерка, я вдруг поняла, что крючок, на котором висит шарф, – это рог прибитой к стене головы оленя.