История Византийской Империи. Том 3 - [2]

Вторая половина IX в. открывается именно новыми перспективами на Западе. В то время как империя Каролингов поставила себе задачей расширить пределы культурной и церковной миссии на Восточную Европу и неизбежно столкнулась здесь с притязаниями, а частью и с бесспорными правами Константинопольского патриархата, в этом последнем не могло не созреть мысли о подготовке средств для борьбы с победоносным движением на восток Европы каролингской империи и латинской Церкви. Византийская империя для достижения этой цели должна была пустить в оборот те же средства, какими Западная империя и латинская Церковь располагали для привлечения к себе новых подданных, т. е. христианскую миссию.

Во все время существования империи восточные этнографические элементы, объединенные религиозной идеей мусульманства, представляли самого опасного соперника для византинизма с его исключительностью в религиозном и национальном отношении. Окончательная победа мусульманства над византинизмом и вступившими в сферу его влияния разными народностями Балканского полуострова, довольно определенно выяснившаяся в конце XI в. и затем с некоторыми перерывами настойчиво закреплявшаяся в XIII и XIV вв., в занимающее нас время представляла еще проблему, решение которой зависело от некоторых комбинаций, каковыми могли или не могли к своим выгодам воспользоваться византийские государственные деятели. В мировой борьбе и состязании народностей победа достается не только тому, кто идет вперед и занимает незащищенные позиции, но также и тому, кто не сдает неприятелю раз занятых им позиций, твердо охраняя свои пределы. В IX и в особенности в X в. получилась довольно благоприятная для византинизма постановка сфер влияния: империя, не теряя вновь провинций на Востоке, сделала значительные приобретения на Западе и, подчинив своему влиянию славянские народы, могла составить компактное политическое и церковное тело, которое было в состоянии выдержать борьбу с мусульманством на Востоке и с притязаниями империи и латинской Церкви на Западе.

Такова была реальная почва, создавшаяся в Европе при императорах Македонской династии. Для историка, вникающего в судьбы Византийской империи, совершенно ясной представляется та мысль, что византинизм мог выдержать неравную борьбу с мусульманством лишь притом условии, если он привлечет к себе посредством некоторых жертв церковного и политического характера пробудившиеся к исторической жизни славянские народы и если он вступит с ними в такое соединение, о котором мечтали славянские деятели этой эпохи. Но византинизм, хотя хорошо сознавал опасность, угрожавшую ему с Востока от мусульманства, во все времена был слишком ревнив в оберегании своей мнимой чистоты и особности и нередко предпочитал временный союз с мусульманскими властителями, лишь бы не сделать таких уступок славянам, которые казались ему несовместимыми с мировым положением византинизма. Читатель легко поймет, что мы вступаем здесь в самую важную и наиболее интересную эпоху истории Византии, в которой должны быть выяснены со всею полнотой и подробностью намечаемые отношения, в зависимости от каковых в конце концов находился роковой для христианства исход борьбы на Востоке. Византинизм не мог одержать перевеса в борьбе с магометанством вследствие тех же условий, которые ныне подтачивают силу Константинопольского патриархата. Последний и не может быть иначе понимаем, как в связи с идеей византинизма. После завоевания Константинополя турками он остался выразителем притязаний эллинизма и до сих пор остается ревностным блюстителем тех же принципов исключительности, высокомерия и нетерпимости, за которые так дорого поплатился прежний византинизм и которые постепенно ведут к превращению в отвлеченную идею и в лишенный соответствующего содержания звук столь славный по своим началам и по безграничным притязаниям вселенский Константинопольский патриархат.

Переходим к характеристике новых лиц, во главе которых ставим основателя новой династии.

История Василия Македонянина составлена в то время, когда династия утвердилась уже на престоле и когда внук его, просвещенный и начитанный в книгах Константин VII, возымел мысль разъяснить свою родословную. Нет ничего удивительного, что в эту родословную попало много неверного, рассчитанного на то, чтобы возвысить династию, придав ей высокое происхождение и древность. Мнимое преемство от Константина, равно как родственная связь с Арсакидами или с Александром Великим, должно считаться в настоящее время лишенным основания. В житии Игнатия, составленном Никитой Пафлагонским в конце IX в., сохранилась весьма занимательная история происхождения генеалогии Василия. Оказывается, что Фотий, потеряв патриарший стол, в целях заслужить внимание царя искусно подсунул ему составленное им родословие, которое должно было вполне удовлетворить самое необузданное тщеславие. Родословное дерево Македонской династии, составленное на пергаменте и написанное древними литерами, имело во главе своей армянского царя Тиридата, от которого показан ряд вымышленных имен вплоть до отца Василия. Феофан, бывший придворным библиотекарем, как бы случайно поднес этот пергамент царю Василию и, указывая на палеографические трудности при чтении документа, заметил, что прочитать его мог бы только Фотий. Таким образом, будто бы Фотий возвращен был из ссылки и вновь вошел в милость царя. Что легенда, читаемая в жизнеописании Игнатия, не встретила общего сочувствия и не была всеми разделяема, видно уже из того, что близкий к кружку литературных современников Константина Генесий говорит о происхождении Василия от Арсака, Филиппа и Александра Великого, а не от армянского Тиридата. Но помимо официальной версии существует ряд отдельных частных известий, по которым семья Василия происходила из крестьян Македонии в окрестностях Адрианополя. Особый ряд источников — по преимуществу арабских — говорит о славянском происхождении Василия. По всем этим весьма противоречащим одно другому данным можно прийти к заключению, что знатность происхождения Василия составляет искусственную версию, происшедшую на основании родословия Фотия; скромное же происхождение из крестьянской семьи, вышедшей из армянской колонии, поселенной близ Адрианополя, оправдывается как свидетельством летописей (2), так и обстоятельствами, к изложению которых сейчас переходим.