История Византийской Империи. Том 3 - [10]

«Всемилостивейший владыко! Я не прошу тебя ни о чем во имя наших прежних отношений и взываю к тебе во имя человеческих прав. И варвары и эллины, раз присудив человека к смерти, отнимают у него жизнь; но если кому оставляют жизнь, то не принуждают его голодом и страданиями к насильственной смерти. Я же должен влачить жизнь, которая заставляет меня желать смерти, я нахожусь под стражей, у меня отняли все имущество, я отрезан от сношений с людьми. Зачем у меня отняли книги? Если я не хорошо поступил, то мне нужно дать как можно больше книг и вдобавок учителя, чтобы я скорее узнал свои ошибки. Не допусти, чтобы история передала потомству неслыханный рассказ, что когда-то был царь, забывший милость и сострадание: своего архиепископа, которого уважал как друга и любил как второго отца, из рук которого принял помазание и высшие знаки царской власти, которым был любим выше всего и которому давал торжественные клятвенные уверения, — этого-то архиепископа тот царь подверг изгнанию, нищете и бесчисленным страданиям!»

Василий сам по себе был расположен к Фотию, но в данном случае он является жертвой сильной партии, против которой вел борьбу Фотий, — партии патриарха Игнатия.

От Фотия остались еще две беседы по случаю нашествия руси на Константинополь. Это знаменитый поход Аскольда и Дира (860), о котором мы, может быть, ничего бы не знали, так как о нем нигде в другом месте не было записано. В этих речах Русь в первый раз называется своим именем и впервые характеризуется реальными чертами. Нечего и говорить, как важен для нас, русских, этот памятник, к которому мы будем иметь случай обратиться ниже. В ближайшем и отдаленном потомстве, равно как в исторической литературе, имя Фотия имеет защитников и порицателей. И могло ли быть иначе по отношению к деятелю, который пять раз подвергался церковному отлучению и который в одном из своих писем довольно едко выражается насчет неосторожной раздачи анафемы со стороны церковной власти своим политическим противникам. Византийская Церковь долго колебалась в признании за ним права на внесение в церковные диптихи, канонизация его последовала только в 1860 г. Западная Церковь не может забыть тех резких обличений и упреков, которые и доселе остаются камнем преткновения и соблазна во взаимных отношениях между Восточной и Западной Церковью.

Глава II КИРИЛЛ И МЕФОДИЙ

Шестидесятые годы IX столетия в истории империи отмечаются удивительным культурным подъемом и оживлением миссионерской деятельности между языческими народами Северо-Восточной и Юго-Восточной Европы. Как высокая степень просвещения многих деятелей этого времени, родившихся и воспитавшихся в иконоборческую эпоху, так и необычная напряженность, с которой предпринимается и настойчиво ведется миссионерская деятельность, а с ней вместе расширяется сфера политического влияния империи на народности, стоявшие еще вне христианской культуры, — все это представляет в себе много загадочного и недостаточно разъясненного и долго еще будет привлекать к себе неудовлетворенное любопытство историков. Во всяком случае как к патриарху Фотию, так и к Кириллу и Мефодию, которым принадлежит главная роль в неожиданно обширной и весьма успешной христианской миссии, распространившей духовную власть Константинопольского патриархата на новые земли, нельзя не относиться с особенным чувством почтительного уважения и признательности за совершенный ими подвиг обращения в христианство славян и наших предков, русских. Хотя ближайшие обстоятельства, при которых происходило обращение славян в христианство и перевод Священного Писания на славянский язык, остаются скрытыми и, по-видимому, навсегда останутся спорными, тем не менее в ряду исторических фактов времени Михаила III и Василия Македонянина нет таких, которые бы равнялись с миссионерской деятельностью Кирилла и Мефодия и с вызванными ею многообразными влияниями и историческими последствиями. Так как борьба между Римом и Константинополем из-за политических и церковных притязаний в средние века нашла себе наиболее ясное и для всех понятное выражение в плодах просветительной миссии между славянами Кирилла и Мефодия и самый вопрос о разделении христианства на две половины не может быть в полноте представлен без изучения дела славянских просветителей, то понятно, что в истории Византии необходимо предоставить широкое место [4] обстоятельствам жизни и деятельности солунских братьев.

В IX в. славяне полагают начало сосредоточения своих сил и образования государств. Признаком того, что известная группа колен выходила из состояния розни и брожения и вступала в число государств, было тогда просвещение христианством и церковная организация. Теперь новые княжества, королевства и империи могут возникать посредством дипломатических переговоров и соглашений; тогда первым условием признания известного народа в качестве европейского было требование, чтобы он принял христианство. Христианство было громадной политической и моральной силой в руках крещеного языческого князя, ибо оно давало ему образец государственного устройства и верных слуг, чтобы провести новую организацию. Из среды духовенства выходили тогда министры, канцлеры, государственные секретари, а на Западе — губернаторы и военачальники. Церковь давала направление всей политической жизни в Европе. Оставаться в язычестве народу, поселившемуся близ границ Западной или Восточной империи, было невозможно, как нельзя ныне, разорвав дипломатические сношения со всеми государствами, не рисковать потерей всего.