История Византийской империи. Становление - [5]

Прежде всего, говорят приверженцы упомянутого направления, нужно считать большой ошибкой то мнение, по которому история развития европейского человечества обрывается с падением Западной Римской империи и вновь начинается через некоторый период времени в истории новоевропейских народов. Эти новые народы не принесли с собой никаких культурных элементов, которых бы не было в Римской империи. Все, что представляли они в себе оригинального и самобытного, в общем было слишком слабо и неустойчиво и не могло противостоять правильно организованным и хорошо приспособленным общественным формам римской жизни. Напрасно, далее, думают, что Рим душил и теснил своих подданных. Напротив, императорский период благоприятствовал развитию провинций, вызвал в них богатую производительность и торговлю и сослужил высокую воспитательную роль для новых народов. Эти последние, осев в пределах империи, воспользовались готовыми формами общежития и стали к ним применяться. Типические особенности западной истории, например феодализм, рыцарство, зависимый труд земледельца и т. п., были подготовлены римским развитием, а не даны кельтами или германцами. Это направление, придающее главное значение в новоевропейском развитии римскому влиянию и отрицающее всякие перерывы в исторической эволюции, имеет особенный интерес по своим прикладным выводам. История западноевропейского развития и западной культуры признается всеобщим типом, с которым должны сообразоваться все исторические народы. Одинаковый напор варваров на рейнские и дунайские границы должен сопровождаться и одинаковыми последствиями на Востоке и Западе. Вся историческая эволюция новоевропейской истории направляется одним и тем же путем и проходит те же стадии. С этой точки зрения и феодализм есть всеобщий закон, которого не может миновать ни один исторический народ.

Нетрудно понять, что германская и кельтская теории основываются, по существу, на весьма несложных наблюдениях. В X в. во всех западных государствах наблюдается один общий уклад внутренней жизни: деревня и помещичья усадьба находятся между собой в тех же зависимых отношениях в Германии, равно во Франции и в других странах; помещик везде одинаково стремится стать государем. В этой тенденции мы видим утверждение того порядка вещей, который известен под именем феодализма и который действительно служит самым существенным и всеобщим признаком западного развития. Господство и всеобщность феодализма на Западе в Средние века, несомненно, были главным мотивом для западных ученых в построениях ими всей своей истории. Известия Тацита о германской дружине, об особом обряде вступления в дружину, наконец, о верности членов дружины своему предводителю так хорошо гармонировали с отношениями вассала к сеньору, с обрядом посвящения в рыцари и проч., что естественно было видеть начатки средневековых учреждений у германцев времен Тацита. Точно так же представляемая Цезарем картина политической борьбы у кельтов, в которой более могущественные князья, владея тысячами военных людей, достигали принципата, и в которой клиентельные отношения целых племен и сословий так напоминают феодальную зависимость целых территорий, естественно должна была подкупать в пользу предположения, что основы феодализма скрываются в быту кельтов, описанных Цезарем. Что касается романской теории, объяснение характерных явлений западноевропейского развития в ней исходит из признания всеобщности некоторых исторических законов.

Представители романской теории, или романисты, настаивают на том положении, что новые народы не могли ничего противопоставить римской культуре и невольно подчинились тем условиям быта, которые находили среди романизованных населений Италии, Галлии, Испании и частью Германии. Ничего не противопоставив романскому влиянию, новые народы ничего своего не привнесли в историю. Рим естественным путем пришел бы к той форме быта, какая характеризует Средние века. Такое положение весьма пригодно к устранению крайностей упомянутых национальных теорий, но само по себе оно также не объясняет всего разнообразия явлений в истории. В основу этого положения поставлен закон естественного развития европейского человечества. В той мере, как новые народы воспринимали плоды римской образованности, они становились гибким и послушным материалом, который был формируем романизмом по его собственным склонностям.

Если поставим вопрос шире и будем вести речь о всемирной истории, то найдем, что указанные теории удовлетворительны для объяснения лишь частных историй, а не всеобщей. Успехами изучения всеобщей истории мы обязаны исключительно западным ученым. Понятно, что западноевропейские теории имеют и у нас широкое применение, влияя на разработку даже нашей собственной истории. Нужно ли говорить, что национальные теории представляют собой выражение национальных и политических тенденций; можно ли сомневаться, что в оценке факторов, влияющих на развитие европейской истории, западная наука дала преобладание тем, которые выражают западные народные начала? Но, конечно, нетрудно доказать, что западная история не вполне одно и то же, что европейская история, а тем более не всеобщая, и что в последней могут оказаться важными такие факторы, которые не имеют принципиального значения в первой. Если мы пожелаем установить общие схемы новоевропейского развития, то должны будем отнестись с одинаковым вниманием к фактам западно— и восточноевропейской истории, иначе наше построение будет односторонне и неверно. Так, если бы мы, желая указать особенности исторического развития славянского племени, собрали для этого материал только в польской истории, то наша теория была бы не верна в том отношении, что истории других славян могут представлять такие стадии развития, каких нет у поляков.