История Византийской империи. Эпоха смут - [9]

Чтобы до некоторой степени осмыслить первичные стадии истории славян на Балканском полуострове, необходимо отрешиться от приведенных в известии Константина дат и исторических сближений и ограничиться скудными заметками, восходящими к более раннему времени. Это тем более необходимо, что в связи с легендой о переселении хорватов и сербов при Ираклии получается неверное освещение и других фактов славянской истории.

Выше мы видели, что занятие славянами Далмации нужно относить к половине VI в. и что тот громадный этнографический переворот, который происходил в течение VI в. на Балканском полуострове, не мог не сопровождаться постепенным занятием славянами Паннонии и нынешней Сербии, Боснии и Далмации[32]. В удостоверение этого приводятся и филологические данные, выдвинутые, главным образом, профессором Ягичем[33]. В VII в., по его мнению, не было еще этнографического и филологического разграничения в сербо-хорватской ветви славян, и, следовательно, не может быть речи о том передвижении с севера, о котором говорится у Константина. Остается лишь невыясненным, при отрицательном отношении к известию Константина, то обстоятельство, что мысль о первичном разделении славян на две ветви, т. е. на славян и антов, засвидетельствована как древними, независимыми от Константина, источниками (Прокопий и Иорнанд), так и персидскими, происходящими также из более раннего времени, чем известия Константина[34].

Из предыдущего можно сделать только отрицательный вывод. Вошедшие в сочинение Константина известия о передвижении славян с севера и занятии ими Далмации в VII в. с согласия императора Ираклия не оправдываются ни ходом событий, ни другими источниками и — что всего важней — не объясняют югославянской истории. В VII в. в истории славян обнаруживается действительно жизненное явление: славянами сделан был первый шаг на пути образования государственного союза. И весьма любопытно то обстоятельство, что Константин не нашел в доступных ему материалах никаких следов этого движения. Имеем в виду образование княжеской власти у славян и стремление к основанию независимых княжений. Один и тот же факт намечен в двух направлениях, но в том и другом случае основным мотивом к возвышению военной или княжеской власти является освободительная борьба против аварского господства. Прежде всего разумеем житье Димитрия Солунского, где читается рассказ о Кувере, которого аварский каган назначил князем над подчиненными ему славянами и болгарами[35]. Кувер поднял свой народ против аварского хана, нанес ему несколько поражений и утвердил свое княжение на юг от Дуная, угрожая исконным греческим городам: Константинополю, Солуни и др. По связи с историей Кувера в том же источнике находим указание на способ колонизации славянами византийских областей, с предоставлением им права внутренней племенной организации под управлением своего князя. Таким образом, к VII в. обнаруживаются начатки той организации, из которой должны были возникнуть славянские племенные союзы или отдельные государства. Почему эти попытки VII в. не увенчались успехом и не сопровождались естественным процессом образования государств, это остается еще далеко не выясненным.

Между тем в тот же период и для той же цели освободительного движения против аварского порабощения образуется, по-видимому, другое зерно. Это княжение Само. О княжестве Само сохранились известия только в латинских источниках[36], между тем как византийская летопись совсем не знает об этом имени. Притом же оба названные источника не могут считаться хорошо осведомленными о славянских событиях; по одному — центр господства Само был в Чехии и Моравии, по другому — в Хорватии, вследствие чего доселе неясно, где было зерно и куда простирались границы этой первой славянской государственной организации. Не может быть сомнения лишь в том, что Само объединил славян под своей властью и начал борьбу с аварами в царствование Ираклия, т. е. приблизительно около 623 г. Но деятельность Само в границах Византийской империи осталась совершенно не отмеченной византийской летописью, а случайно захвачена Фредегаром потому, что король франкский Дагоберт должен был, расширяя свои владения на Восток, столкнуться со славянами.

Но известия Фредегара о княжении Само не выше по своему достоинству сообщений Константина. Касающиеся Само главы Фредегара слишком ясно выдают свой легендарный характер и не могут быть рассматриваемы как надежный материал ни по существу реального их содержания, ни по хронологическим приурочениям. Таким образом, останавливаясь на предположении, что в руках составителя относящихся до истории славян глав хроники Фредегара было сказание о славянском князе, который вел успешную борьбу с аварами и германцами[37], мы не находим возможным вводить рассказ Фредегара в свое изложение, как не могли воспользоваться и рассказом Константина.

Нужно прийти к заключению, что оба наши источника основываются в изложении истории героического периода славянской истории VII в. на сказаниях, до нас не дошедших. Следы этих сказаний мы видим и в летописи, и у Константина Порфирородного. Сюда относится и сентиментальный рассказ о трех славянских гуслярах, приведенных в стан императора Маврикия, и наивное повествование об обитаемой этими славянами стране, в которой нет железа и где не употребляют оружия. Сюда же можно причислить ответ князя Лавриты на предъявленное к нему аварами требование подчинения и дани: «Есть ли кто под солнцем, кто мог бы сокрушить наше могущество; мы привыкли господствовать, а не повиноваться чужим властителям». Таким же характером легенды или народного сказания отличаются многие места в повествовании Константина (гл. 29, 30) и Маврикия. Нет сомнения, что и некоторая часть сказания о Кувере, нашедшая себе место в чудесах св. Димитрия, также почерпнута из народных сказаний. Таким образом, весь материал, который относится к освободительному движению славян от аварской власти, носит несколько легендарный и сентиментальный характер, каким могли быть окрашены предания княжеских дружин, которым не суждено было, однако, достаточно развиться вследствие роковых для славян событий VII–VIII вв.