История византийских императоров. От Юстина до Феодосия III - [100]

.

Говорят, начало своего понтификата он ознаменовал 7-часовым молитвенным бдением, в ходе которого более 80 молитвенников свалились замертво. Жалкое наследство досталось ему: Рим был разорён, по дорогам Италии бродили нищие и сироты, а Церковь не была в состоянии помочь им. В буквальном смысле этого слова, папа стал нищелюбцем, посчитав для себя достойным лишь один титул — dispensator In rebus pauperum («распорядитель вспомоществования нищим»). «Земля, — не уставал вещать он, — это общее достояние всех людей — когда мы подаём нищим необходимое для жизни, мы возвращаем им то, что уже и так им принадлежит, — мы должны думать о том больше как об акте справедливости, чем сострадания»[504].

В том же 590 г. неожиданно умер Лангобардский король Автарих, не так давно женившийся на Баварской принцессе Теоделинде. Она сумела устроить отношения с лангобардской знатью и, как православная по вероисповеданию, имела добрые отношения с новым Римским епископом. Понимая, что единолично править ей никто не позволит, она выбрала себе нового мужа — Тавринского герцога Агилюльфа, коронованного новым королём лангобардов. Вслед за этим, возможно, не без тайного участия папы, лангобарды направили посольство к франкам с предложением мира и дружбы. А св. Григорий при помощи королевы развернул широкую деятельность по перекрещиванию лангобардов в Православие, направив соответствующее послание всем епископам Италии. Удивительно, но уже вскоре его церковная власть над лангобардами приняла серьёзные черты.

Поскольку Рим был предоставлен сам себе, папа благоразумно, как ему казалось, пытался устроить с лангобардами собственные отношения, заключив с ними весной 592 г. сепаратный договор, вызвавший большое неудовольствие в Константинополе. Имперское управление на Западе в целом и в Италии, в частности, к тому времени претерпело серьёзное изменение. Старая провинциальная вертикаль власти уже не справлялась в условиях, когда необходимо было принимать одновременно решения во всех областях народной жизни. Поэтому св. Маврикий вначале в Италии, а затем в Африке ввёл специальную должность экзарха.

В его руках сосредоточивалась высшая власть на данной территории, экзархате, причём гражданские чиновники находились в подчинении военных властей, а затем вообще постепенно исчезли, после чего военные чиновники полностью управляли экзархатом. Экзарх имел сан патриция, и его власть простиралась на все проявления общественной жизни. В его ведении находились вопросы войны и мира, и экзарх самостоятельно мог заключать договоры или прекращать их, в том числе с лангобардами в Италии. Судебное и финансовое ведомства также подчинялись ему, как высшей апелляционной инстанции[505].

Являясь представителем императора в экзархате, обладая почти царскими полномочиями, пусть даже и на ограниченной территории, экзарх имел неограниченное влияние, в том числе и на церковные дела. Достаточно сказать, что правовые акты помечались годами царствования императора и именем экзарха. Дворец экзарха в Равенне назывался «священным», как до этого называли лишь места царского пребывания. Когда экзарх пребывал в Рим, его встречал сенат в полном составе, духовенство во главе с понтификом и народ. Иногда экзарха встречали даже за стенами города, что являлось признаком высшего почёта. Надо сказать, это нововведение св. Маврикия пришлось очень вовремя, и, по мысли исследователей, много способствовало поддержанию стабильности в Африке и в Италии[506].

Экзарх Италии Роман, квартировавшийся в Равенне, попытался вмешаться в ситуацию, но его сил было явно недостаточно, чтобы подкрепить желания действием. Тем временем папа, завязав прочные отношения с Лангобардским королём, посылал в Константинополь одно послание за другим, убеждая св. Маврикия, что лангобарды готовы заключить мирный договор с Империей и стать её союзниками. Неизвестно, насколько это известие соответствовало реальному положению дел, тем более неясно, отдавал ли себе отчёт папа в том, на каких условиях лангобарды готовы стать союзниками Константинополя. Варвары были сильны, а примеры из времени правления остготов едва ли не были известны лангобардам. Скорее всего, в лучшем случае они могли признать себя федератами Римского императора, сохраняя власть на завоёванных территориях. Но разве это разрешало накопившиеся проблемы? Неужели папа считал, что св. Маврикий удовлетворится тем, что отныне грабёж имперских земель лангобардами примет законные черты? И уж, конечно, ни экзарха, ни императора не мог не остудить в отношениях к папе св. Григорию тот факт, что тот попросту игнорировал экзарха, высшего представителя императора в Италии.

Положение сложилось двойственное: император не признавал никаких прав лангобардов на Италию, и его войска под руководством экзарха (вначале Романа, затем Каллиника) более или менее успешно противостояли варварам. А тем временем папа, являясь подданным Империи, считался союзником лангобардов, признавших его духовную власть над собой, и все его участие в войне заключалось в посредничестве при выкупе пленных римских воинов. По большому счёту, вопрос стоял о том, признавать ли лангобардов законными владетелями Италии, и здесь авторитет понтифика, его влияние на умы населения играли чрезвычайно важную роль. В принципе, поступок св. Григория Великого, неприемлемый для Константинополя с его имперскими традициями, являлся вполне естественным для сознания Римских епископов, уже давно признававших себя лицами с