История веры и религиозных идей. Том 3. От Магомета до Реформации - [57]

Для того, чтобы уточнить, истолковать и унифицировать бесчисленные устные предания,[406] связанные с культовой практикой и с интерпретацией Священного писания и юридических вопросов, рабби Иуда, «Князь» (Патриарх Синедриона примерно с 175 по 220 гг.) попытался систематизировать их и собрать в единый корпус правовых норм. Хронология материалов этого огромного сборника, известного под названием «Мишна» ("повторение"), охватывает период с I в. до н. э. по II в. н. э..[407] В нем шесть разделов: земледелие, праздники, семейная жизнь, гражданское право, жертвоприношения и питание, обрядовая чистота.

В Мишне можно уловить перекличку с мистикой Меркавы (ср. § 288), но при этом в ней нет даже отголосков мессианских чаяний или апокалиптики, столь популярных в ту эпоху (что видно, например, по известным псевдоэпиграфам Второй Книге Варуха и Четвертой Книге Ездры). Создается впечатление, что Мишна не замечает современную ей историю или сознательно отворачивается от нее (как, например, в вопросе о десятине урожая, которая причиталась Иерусалиму, или о том, какие монеты можно разменивать, и т. п.).[408] Мишна говорит как бы об идеальной безысторической ситуации, в которой различные акты освящения жизни и человека совершаются по узаконенным образцам. Земледелие освящено присутствием Господа и (ритуализованным) трудом человека. "Земля Израиля освящена своей связанностью с Богом. Производимая по воле Господа пища освящена действиями послушного Богу человека, дающего ей название и разделяющего жертвоприношения".[409]

В разделе «Праздники» так же систематизированы, классифицированы, поименованы тесно связанные со структурой священного пространства циклы священного времени (ср.: Neusner, p. 132 sq.).

В остальных разделах видна та же цель — подробнейшим образом описать не только ритуальные средства освящения космоса и социума, семейного и личного, но и способы оберечься от нечистоты и обезвредить ее с помощью особых очистительных действий.

Можно было бы поддаться искушению сблизить эту религиозную концепцию с тем, что мы назвали "космическим христианством", т. е. с христианскими верованиями и практикой сельских жителей (ср. § 237). Однако здесь есть различие, и состоит оно в том, что в Мишне санктификация осуществляется исключительно по воле Божьей, которую исполняет человек. Существенно, тем не менее, что в Мишне (и, соответственно, в дополнениях и комментариях к ней, которых мы вскоре коснемся) Бог — до того момента исключительно Бог истории — кажется равнодушным к реальной истории своего народа: вместо мессианского спасения мы видим освящение жизни, регулируемое Законом.

По существу, в Мишне находит продолжение и завершение священнический кодекс, сформулированный в Книге Левит. Можно сказать, что миряне живут на манер священников и левитов; они соблюдают предписания, охраняющие от нечистоты, и в своих домах питаются так, как священники в Храме. Такая ритуальная чистота, соблюдаемая вне стен Храма, отделяет верных от остальных и делает из них праведников. Если еврейский народ хочет сохраниться, он должен жить, как святой народ, на святой земле и подражая святости Господа.[410]

Мишна составлялась ради унификации и укрепления раввинистического иудаизма. В конечном счете, ее целью было обеспечить сохранение иудаизма и, следовательно, единство евреев везде, где бы они ни находились в рассеянии. Как говорит Якоб Нюзнер, на вопрос "Что может человек?" Мишна отвечает следующее: "Человек, как и Бог, приводит мир в действие. Для его воли нет ничего невозможного… Мишна говорит о народе Израиля: побежденный и без поддержки, но на своей земле; не имеющий власти, но священный; без родины, но все же стоящий особняком от всех наций".[411]

§ 285. Талмуд. Антираввинистическая реакция: секта караимов

Появление Мишны открывает период, известный как время амораев (лекторов или толкователей) Собрание текстов, состоящее из Мишны и комментариев к ней, Гемары, образует Талмуд (буквально — "учение"). Его первая редакция, сделанная в Палестине (предположительно между 220 и 400 гг.) и известная как Иерусалимский Талмуд, короче и компактнее Вавилонского Талмуда (200–650 гг.), содержащего 8477 страниц.[412] К правилам поведения (галаха), классифицированным в Мишне, в Талмуде добавились свод этических и религиозных поучений, аггада, некоторые метафизические и мистические идеи и даже фольклорные материалы.

Вавилонский Талмуд сыграл решающую роль в истории еврейского народа: он показал, как иудеям следует адаптироваться к разным социополитическим условиям диаспоры. Уже в III в. вавилонский ученый сформулировал основополагающий принцип: законодательство, исходящее от официального правительства, есть единственное легитимное законодательство, и евреи должны его чтить. Тем самым легитимность правящей власти возводится в ранг религиозного порядка. А по тяжбам, относящимся к гражданскому праву, члены общины обращаются в еврейские суды.

При такой направленности содержания и при таких целях Талмуда можно не заметить, что в нем уделяется важное место и философским спекуляциям. Однако ученые выявили сохранившуюся в Талмуде теологию, простую и одновременно тонкую, и наряду с ней — некоторые эзотерические доктрины и даже упоминания практик инициатического характера.