История вермахта. Итоги - [15]

Генерал-майор Роберт Заттлер: «Да, разумеется. А эсэсовцев вместо того, чтобы расстрелять, — наградили».

Из подслушанного разговора в Трент-парке, август 1944 г.

Впрочем, вермахт тоже совершал убийства в Польше. Были убиты 3000 военнопленных и 7000 гражданских лиц. Но что перевешивало в оценке таких эксцессов, — критическое отношение и осуждение или согласие и вера в их необходимость? Это вопросы, которые до сих пор вызывают споры. Некоторые ответы на них можно найти в протоколах подслушанных разговоров в британском лагере военнопленных генералов в Трент-парке. Находясь там, генерал Эдвин граф фон Роткирх, заядлый кинолюбитель, рассказывал: «Я был в Кутно, хотел снять фильм, это было единственное, чем я занимался. Я там очень хорошо знал одного руководителя СС, мы периодически болтали о том о сем, и однажды он мне предложил: „Господи, ну хорошо, может быть, вам было бы интересно как-нибудь снять какой-нибудь расстрел?“ Я сказал: „Нет, послушайте, я не смогу, это претит мне“. А он: „Да ладно вам, я думаю, это не имеет совершенно никакого значения, мы расстреливаем людей каждое утро. У нас еще осталось несколько человек, если хотите, мы могли бы расстрелять их после обеда“. Вы только представьте себе, насколько они озверели». Но это было не единственное его переживание в Польше. «Посмотрите, мы сами совершенно одичали. Я ехал через одно маленькое польское местечко, там были расстреляны студенты только за то, что они были студентами, а еще все польские дворяне и помещики, все были расстреляны. Я пришел к генералу Бокельбергу[59]и рассказал ему об этом. А он мне сказал: „Да, послушайте, мы не можем поступить иначе, так все и должно быть, потому что студенты — это самые опасные люди, они все должны исчезнуть, а дворянство, оно всегда будет против нас. В остальном… не волнуйтесь вы так. Когда мы одержим победу в этой войне, это уже не будет иметь значения“. Тогда я ему сказал: „Господин генерал-полковник, все может быть и так, но я еще должен свыкнуться с этим новым порядком“». К подобным «новым порядкам» генерал-полковник Бласковитц, главнокомандующий войсками в Польше, привыкать не хотел. Но его протест ни к чему не привел, — в мае 1940 он был отстранен от должности. Впрочем, его карьеру этот протест не разрушил. Вскоре после этого он стал военным министром во Франции. В Трент-парке обсуждали и это. «Бласковитц боролся против этого, но у него ничего не вышло. А вермахт на это не сказал ни слова. „Это компетенция гражданских властей, и нас это не касается“», — вспоминал полковник Рудольф Мюллер-Ремер. «Высокие чины вермахта говорили совершенно открыто: „Мы в этом свинстве не участвуем! Это позорит само имя немца!“ Если бы они перешли от слов к делу, и сделали это вовремя! Это же просто загадка мировой истории, почему этого не произошло», — рассуждал его собеседник, контр-адмирал Вальтер Хеннеке. Вывод Мюллер-Ремера был таков: «В этом состоит историческая вина немецкого генералитета…»

Но генералитету было не до того: с сентября 1939 года он был занят в военной кампании. Победа в Польше не ввела никого в заблуждение: рейх по-прежнему оставался в весьма невыгодном со стратегической точки зрения положении. Возможность начала войны с Францией и Англией Гитлер на тот момент всерьез не рассматривал, хотя «Западный вал»[60]на границе был построен и укреплен как только можно. На случай предстоящей войны с западными державами не был подготовлен ни один общестратегический план, не говоря уж о планах операций. У Генерального штаба армии даже возможности не было разрабатывать подобные планы. Размышлять о перспективах войны на Западе означало бы сомневаться во внешнеполитических способностях Гитлера. При том, что он сам предпочитал высмеивать глав западных государств. Так, 22 августа 1939 года на собрании генералитета в Оберзальцберге он заявил: «Наши противники похожи на маленьких червячков. Я видел их в Мюнхене».

Однако вскоре ситуация изменилась: Гитлер стал давить на командование своих войск, готовя новую войну. Уже 9 октября 1939 года он издал меморандум, в котором говорилось о нападении на Францию. Рурская область рассматривалась как «ахиллесова пята рейха», слабое место, куда союзники могли нанести удар. Это предполагаемое нападение он хотел предупредить, планируя нанести «большой удар» по врагу еще до Рождества 1939 года. Предварительная дата нападения была назначена на 25 ноября. «Если мы не сможем довести дело до конца, то мы заслужили серьезную порку», — заявил он. Военное руководство было шокировано. Оно теперь слишком хорошо знало о слабых местах вермахта, обнаружившихся после польской кампании. Но их фюрер, казалось, намеревался молниеносно отреагировать на опасности, грозившие империи с запада, и обрести спасение в нападении. «Для его начала никогда не рано. Предстоящие месяцы не приведут к значительному увеличению наших наступательных сил, но гораздо с большей вероятностью будут использованы противником для укрепления обороны», — говорил Гитлер. Однако меморандум, созданный верховным командованием, содержал иные выводы: вермахт не был оснащен для борьбы против «постоянных укреплений». Генерал Браухич посчитал идею «безумием», и даже сам Вальтер фон Райхенау, которого называли нацистским генералом, назвал планы Гитлера «прямо-таки преступными».