История унтера Иванова - [2]

Шрифт
Интервал

Но ужели не понимают, что запрос сей звучит как злая насмешка! Они — царь, Волконский, Закревский и прочие лицемеры — удивляются, видите ли, отчего столько солдат помирает! Ах, фарисеи, играющие в добрых отцов-командиров!.. Однако же нонешняя бумага, хотя дающая ему новый обидный щелчок, в то же время бессомненная ихняя промашка, потому что предоставляет законное право цыкнуть на полковых живодеров, на главного из них, которого до сих пор ничем пронять не удавалось… Только лучше без крика, раз уж остыл немного, а припугнуть поумней, чтобы осел в подлом рвении, придержал кулаки…

Дверь скрипнула, командир полка поднял голову. У порога вытянулась массивная фигура командира 3-го эскадрона барона Вейсмана. На генерала не мигая смотрели зеленоватые глаза под белесыми бровями.

Арсеньев указал на стул по другую сторону стола:

— Прошу садиться и ознакомиться с сим высочайшим замечанием.

Ровным шагом, кладя на пол разом всю ступню, но совсем неподвижный корпусом, к которому, строго по правилу, левая рука прижимала шляпу и шпагу, Вейсман подошел, коротким движением отвел фалды мундира, чтобы не смять их, сел неглубоко и совершенно прямо, взял протянутую бумагу.

«Кукла заводная!»— думал Арсеньев, глядя в неподвижное, ровно розовое лицо, на точно в уровень губ подбритые и зачесанные вперед баки, на большую, в белой замше кисть руки, держащую бумагу.

Окончив чтение, Вейсман поднял глаза на генерала.

— Коим образом вы полагаете, барон, я должен ответить на сей запрос? — осведомился Арсеньев.

— Нахожусь в затруднительности, ваше превосходительство. — Вейсман помолчал. — Опытность вашего превосходительства… — Он кашлянул в поднесенную ко рту ладонь.

«Здесь небось не то, что кирасир последними словами костить», — подумал генерал и сказал, глядя в пустые глаза барона:

— Однако как бы вы пояснили в сем ответе семнадцать покойников, кои ложатся на эскадрон, с начала прошлого года вами командуемый? Из оных, как помнится, шесть лишили себя жизни и еще пятеро скончались после учиненного вами наказания.

— То были самые нерадивые кирасиры, ваше превосходительство, — возразил Вейсман. — И почти при всяком наказании находились полковые медики.

— То-то, что «почти», — подчеркнул генерал. — А двое из них были кавалерами знака святые Анны, навсегда избавляющего нижних чинов от телесного наказания. Что же до медиков, с оных также возьмется ответ. Мной уж послано за старшим лекарем.

— Однако же, ваше превосходительство, эскадрон мой на все смотры, из коих один высочайший, аттестован как лучший даже в бригаде по выправке людей, в то время как в командование ротмистра Шарлемонта… — Барон заметно приосанился.

— Знаю, сколь лестно такое отличие, — кивнул Арсеньев, — но полагаю, что то же начальство, кое вам его делало, может, получив мое объяснение с разделением числа умерших нижних чинов между эскадронами, какового я раньше не сообщал, запомнить ваше имя уже с иной стороны. От меня, изволите видеть, требуют подробных пояснений, и я нахожусь обязанным отметить, что на шесть других эскадронов и фурштадтскую полуроту приходится по семь умерших, а на ваш эскадрон втрое больше… — Генерал сделал паузу и промолвил внушительно: — А государь наш человеколюбив и памятлив. Я при своей долгой службе могу назвать примеры, когда офицер, имевший несчастье с дурной стороны стать известным его величеству, немалое время находился в монаршей памяти…

Пока генерал говорил, лицо барона заметно изменялось — подбородок осел на воротник, веки растерянно мигали, краска приливала к щекам. А командир полка продолжал:

— И к цифрам сим я присовокупить должен, что уже имел с вашим благородием разговор в конце прошлого года и при оном предупреждал, что представлю к лишению командования эскадроном по причине возросшего числа покойников… — генерал опять помедлил, — но пока, мол, воздерживаюсь от сей крайней меры, коль скоро в новом году убыль ограничена одним кирасиром, да и тот, по лекарскому свидетельству, зашиблен конем.

— Истинно так, ваше превосходительство. На выводке жеребец Аякс его смертельно копытом зашибил, — поспешно закивал Вейсман; его невысокий лоб заблестел испариной.

«Испугался, подлая тварь! — злорадно думал Арсеньев. — А в прошлый-то раз небось и ухом не повел, будто праведник какой. Ну, сейчас я тебя доконаю…»

И он сказал:

— А ежели государь соизволит запомнить имя ваше по моему объяснению, то при будущем представлении к чину полковника может последовать обход сим производством. Мне же сказывали, будто вы полагаете при получении сего чина прочиться на вакансию полкового командира в армию.

— Истинно так, ваше превосходительство, — с готовностью закивал барон. — И его высочество цесаревич, как генерал-инспектор кавалерии, будучи всегда довольны моей службой, обещались при том слово свое говорить.

— Не сомневаясь в лестном содействии его высочества, — отпарировал Арсеньев, — замечу, однако, что, встретив противное мнение государя, цесаревич навряд станет ему перечить.

Вейсман молчал, потел и учащенно посапывал. Арсеньев послушал с минуту этот звук и закончил наставительно:

— Так что советую, ротмистр, строжайше сообразовать свои действия со смыслом сего высочайшего замечания. — Он постучал пальцем по бумаге, лежавшей на столе. — Наказывайте провинившихся так, чтобы не случалось отправки после сего в лазарет. А наложение на себя рук отнюдь не должно повториться. Как я слышал, таковое особенно тягостно человеколюбивой душе государя… Я более вас не задерживаю.


Еще от автора Владислав Михайлович Глинка
Старосольская повесть

Повесть В. М. Глинки построена на материале русской истории XIX века. Высокие литературные достоинства повести в соединении с глубокими научными знаниями их автора, одного из лучших знатоков русского исторического быта XVIII–XIX веков, будут интересны современному читателю, испытывающему интерес к отечественной истории.


Воспоминания о блокаде

Владислав Михайлович Глинка (1903–1983) – историк, много лет проработавший в Государственном Эрмитаже, автор десятка книг научного и беллетристического содержания – пользовался в научной среде непререкаемым авторитетом как знаток русского XIX века. Он пережил блокаду Ленинграда с самого начала до самого конца, работая в это тяжелое время хранителем в Эрмитаже, фельдшером в госпитале и одновременно отвечая за сохранение коллекций ИРЛИ АН СССР («Пушкинский дом»). Рукопись «Воспоминаний о блокаде» была обнаружена наследниками В.


Судьба дворцового гренадера

Исторический роман, в центре которого судьба простого русского солдата, погибшего во время пожара Зимнего дворца в 1837 г.Действие романа происходит в Зимнем дворце в Петербурге и в крепостной деревне Тульской губернии.Иванов погибает при пожаре Зимнего дворца, спасая художественные ценности. О его гибели и предыдущей службе говорят скупые строки официальных документов, ставших исходными данными для писателя, не один год собиравшего необходимые для романа материалы.


Пушкин и Военная галерея Зимнего дворца

Книга ленинградского писателя и историка рассказывает об истории создания Военной галереи Зимнего дворца, о роли, которую сыграли в политической, общественной и культурной жизни России XIX века представленные в ней люди, о влиянии многих из них на А.С.Пушкина.


Жизнь Лаврентия Серякова

Жизнь известного русского художника-гравера Лаврентия Авксентьевича Серякова (1824–1881) — редкий пример упорного, всепобеждающего трудолюбия и удивительной преданности искусству.Сын крепостного крестьянина, сданного в солдаты, Серяков уже восьмилетним ребенком был зачислен на военную службу, но жестокая муштра и телесные наказания не убили в нем жажду знаний и страсть к рисованию.Побывав последовательно полковым певчим и музыкантом, учителем солдатских детей — кантонистов, военным писарем и топографом, самоучкой овладев гравированием на дереве, Серяков «чудом» попал в число учеников Академии художеств и, блестяще ее окончив, достиг в искусстве гравирования по дереву небывалых до того высот — смог воспроизводить для печати прославленные произведения живописи.Первый русский художник, получивший почетное звание академика за гравирование на дереве, Л. А. Серяков был автором многих сотен гравюр, украсивших русские художественные издания 1840–1870 годов, и подготовил ряд граверов — продолжателей своего дела.


Повесть о Сергее Непейцыне

Повесть о полковнике Сергее Непейцыне, герое штурма Очакова и Отечественной войны 1812 года. Лишившись ноги в бою под Очаковом, Сергей Непейцын продолжал служить в русской армии и отличился храбростью, участвуя в сражениях 1812 года. Со страниц повести встает широкая и противоречивая панорама жизни общества в конце XVIII — начале XIX века.


Рекомендуем почитать
Падение короля. Химмерландские истории

В том избранных произведений известного датского писателя, лауреата Нобелевской премии 1944 года Йоханнеса В.Йенсена (1873–1850) входит одно из лучших произведений писателя — исторический роман «Падение короля», в котором дана широкая картина жизни средневековой Дании, звучит протест против войны; автор пытается воплотить в романе мечту о сильном и народном характере. В издание включены также рассказы из сборника «Химмерландские истории» — картина нравов и быта датского крестьянства, отдельные мифы — особый философский жанр, созданный писателем. По единодушному мнению исследователей, роман «Падение короля» является одной из вершин национальной литературы Дании. Историческую основу романа «Падение короля» составляют события конца XV — первой половины XVI веков.


Банка консервов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Масло айвы — три дихрама, сок мирта, сок яблоневых цветов…

В тихом городе Кафа мирно старился Абу Салям, хитроумный торговец пряностями. Он прожил большую жизнь, много видел, многое пережил и давно не вспоминал, кем был раньше. Но однажды Разрушительница Собраний навестила забытую богом крепость, и Абу Саляму пришлось воскресить прошлое…


Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .