История Украины - [8]

Кроме того, оказалось, что до конца X в. большинство мечей в землях восточных славян были привозными, изготовленными в мастерских Рейнской области. Это подтверждается не только археологическим материалом. но и письменными источниками. Так, арабоязычные авторы отмечают, что русы (в отличие от вооруженных преимущественно копьями, дротиками и стрелами славян) не расстаются с франкскими мечами (ср. у Ибн-Русте: «Мечи у них [славян] Сулеймановы»).

К тому же. меч был вовсе не чужд хазарским воинам. Достаточно вспомнить упоминание именно меча в отрывке из письма неизвестного хазарского еврея X в. (так называемый Кембриджский документ), в частности рассказ о том, как некий Бул-ш-ци (он же «досточтимый Песах») «…спас казар от руки RWSW [Руси]. Он поразил всех, кого он нашел из них…мечом», а также свидетельство, что «один еврей одержал победу своим мечом и обратил в бегство врагов, выступивших против хазар», и упоминание «об уцелевших от меча» (имеются в виду враги хазар) в письме еврейского сановника Хасдая ибн-Шафрута к хазарскому царю Иосифу.

Вряд ли летописец не знал об этом. Легендарные опасения, вложенные им в уста хазарских старцев, видимо, относились вовсе не к «тактико-техническим данным» различных видов холодного оружия. Наверное, поэтому в последние годы исследователи древнерусского оружия все реже вспоминают о «хазарской дани».

Буквальное понимание рассказа о выплате полянами хазарской дани мечами затрудняется и сообщением «Повести временных лет» под 6367/859 годом. Там утверждается, что в качестве таковой каганат получал «по беле и веверице от дыма». То, что дань хазарам выплачивалась славянами в денежной, а не в натуральной форме подтверждает и летописная статья 6393/885 года. Здесь рассказывается о том, как радимичи начали платить дань Олегу «по щьлягу, якоже [и] Козаромъ да[я]ху». Возможно, поэтому многие историки и литературоведы рассматривают эту легенду лишь как образ, метафорически или аллегорически передающий субъективную оценку каких-то реальных событий или отношений. Так, В. О. Ключевский полагал, что предание о мечах, данных в качестве дани, передавало субъективное впечатление, которое произвели на днепровских славян захватившие их хазары («впечатление народа невоинственного и нежестокого, мягкого»), В. Г. Мирзоев же видел в этой истории просто иллюстрацию к представлению летописца об изменчивости «судьбы истории». Г. М. Барац же полагал, что «этот вымысел» сложился «под влиянием еврейских понятий» об обоюдоостром мече «как эмблеме и орудии правосудной кары и отмщения за содеянное зло» (неясно, правда, какое).

Несколько иное толкование легенда о хазарской дани получила в комментариях Д. С. Лихачева. По его мнению, это — народное историческое предание, которое подобно другим преданиям, записанным летописцем, «политически осмысляет события прошлого». В данном случае, считал Д. С. Лихачев, летопись «не столько стремится передать исторический факт, сколько его осмыслить, соотнести с современностью». С такой трактовкой сюжета о дани вполне можно согласиться. Остается неясным лишь, как мудрые «старцы хазарские» сумели разгадать в необычной дани «великую историческую судьбу» полян?

Близкую точку зрения высказал Б. А. Рыбаков. Он назвал рассматриваемое сообщение «записью эпического сказания». Дань в виде меча «от дыма» трактуется им как символическое выражение полной независимости полян от хазар и «возможность силой оружия отстоять ее». С такой трактовкой легенды о хазарской дани соглашается и С. А. Плетнева. В данном случае, полагает она, мы имеем рассказ о последнем «полюдье» хазар в Полянскую землю. Получив вместо дани символический вызов («не мир, но меч!»), хазары якобы «отступились от сильного и далекого народа». Однако сами поляне, видимо, такого взгляда не придерживались, поскольку на протяжении многих лет все-таки платили хазарам дань — и не символическую. Об этом, в частности, они говорят (под 6370 годом) Аскольду и Диру, когда те пришли в Киев: «и мы седимъ, платяче дань… Козаром».

В несколько ином освещении упоминает легенду о хазарской дани А. С. Демин. Он толкует это предание как один из примеров использования летописцем загадок для отделения «не своего», «околного» этноса (хазар) в переходной области, населенной не абсолютно «чужими», но и не совсем «своими» народами.

Ни одно из приведенных объяснений не дает, однако, ответа на вопрос: какой все-таки смысл вкладывал летописец в образы меча и сабли, противопоставляемые в легенде о хазарской дани? Видимо, автора летописи в данном случае интересовали не буквальное противопоставление конкретных видов холодного оружия, не символическая декларация полянами собственной независимости, подкрепленная «превосходством» вооружения, и не политическое противопоставление полян Хазарскому каганату, получающие аллегорическое воплощение в оппозиции «меч — сабля».

Возможно, в данном случае имеется в виду оружие как святыня. Известно, что мечи на Руси выполняли — помимо основной — определенные сакральные функции. Так, в договорах с греками 6415, 6420 и 6453 гг. нехристианская Русь подтверждает выполнение достигнутых соглашений клятвой на мечах и другом оружии. К тому же меч был объектом культового поклонения не только у восточных славян, но и у народов Западной и Центральной Европы (в том числе христиан). Христианство, по выражению Ф. Кардини, лишь «окрестило» древний священный обычай, именем Христа изгнало дьявольские силы, гнездившиеся в оружии, очистило от них «последнее прибежище старых языческих богов». Правда, как отмечает исследователь, «в христианскую эпоху главное значение имел не клинок меча, а рукоять». В нашем же случае внимание фокусируется именно на лезвии оружия.