История Украины - [4]

Трудно сказать, насколько точен летописец в описании языческих обычаев восточных славян и их соседей. Тем более что в «Начальном своде», как считал А. А. Шахматов, дело вообще ограничивалось лаконичным упоминанием, будто поляне «бяху… погани, "жьруще озеромъ и кладяземъ и рощениемъ”, якоже прочий погани», то есть вообще никакие обычаи не описывались.

Так что. летописные свидетельства о расселении и обычаях племен, живших на территории современной Украины, крайне приблизительны. Единственным надежным источником по этим вопросам являются археологические материалы. К собственно восточнославянским относят находки, связанные в V–VII вв. с так называемыми корчакской (Житомирская область) и пеньковской (лесостепная зона от Северского Донца до Правобережья Днестра, включая Среднее Поднепровье. бассейн Южного Буга и Среднее Поднестровье) археологическими культурами, а в более поздний период (VIII–IX вв.) — с лука-райковецкой (Среднее Поднепровье. Правобережье Днепра; традиционно идентифицируется с культурой предков волынян, дреговичей, древлян и полян) и волынцевско-роменской (Днепровское Левобережье; обычно связывается с северянами) археологическими культурами.

Между тем, ареалы распространения археологических культур не соответствуют летописным сведениям о территориях расселения тех или иных восточнославянских «племен». Из этого должно следовать. что летописные упоминания о более или менее компактно проживающих «полянах», «северянах», «древлянах» и прочих «племенах» — скорее, летописная легенда, нежели описание реальных восточнославянских сообществ.

Попытки же связать археологический материал и летописные свидетельства пока вряд ли можно признать удачными. Дело в том, что археологические культуры, которые в рамках существующей традиции должны принадлежать одному и тому же «племени», на самом деле неодинаковы. Так, археологические находки, приписываемые дреговичам, перемежаются «древлянскими» (на юге) и «Полянскими» (в междуречье Днепра и Припяти) древностями. В то же время «дреговичские» материалы оказываются на «древлянской» территории. «Волынские» земли были населены носителями сразу двух археологических культур: корчакской и луки-райковецкой, а «северянские» — носителями ромейской, боршевской и волынцевской археологических культур.

Показательны в этом отношении попытки выделить типичные «Полянские» погребения в курганных могильниках. А. А. Спицын, изучавший находки на территории, которую, по данным «Повести временных лет», занимали поляне, заключил, что обряд погребения и вещи, найденные там, «указывают на полную аналогию Полянских курганов с одновременными волынскими и древлянскими». Ю. В. Готье приписывал полянам исключительно погребения с трупосожжением, Б. А. Рыбаков, Е. И. Тимофеев и И. П. Русанова, напротив, — с трупоположением в подкурганных ямах, тогда как В. В. Седов полагал, что «курганы с захоронениями в ямах» «нельзя считать… этноопределяющим признаком полян». «Для определения границ ареала полян необходимо использовать иные особенности их курганов, — отмечает исследователь. — Такой деталью, свойственно исключительно Полянским погребальным насыпям, является глиняная подмазка, на которой разжигали костер и помещали остатки трупосожжения». И тут же неожиданно добавляет: «Курганные захоронения VI–VIII вв. в ареале полян полностью отсутствуют. По-видимому, в то время славянское население Киевского правобережья хоронило умерших в бескурганных могильниках по обряду трупосожжения». Последнее предположение, впрочем, ничем не подкрепляется, поскольку «подобные могильники здесь до настоящего времени не найдены». Остается только догадываться, как можно выделить Полянские курганы по глиняной подмазки для костра, если Полянские погребения были, по мнению В. В. Седова, грунтовыми. Что же касается последующего периода, то, оказывается, для полян IX–X вв. вообще характерны были как кремация, так и ингумация.

Поэтому весьма убедительно выглядит заключение П. П. Толоч-ко: «Ни на региональном, ни на общевосточнославянском уровне этно-консолидационные процессы этого времени не обрели четких и завершенных форм. Летописные "племена” не представляли собой вполне определившихся этнотерриториальных и социальных образований. Этого нельзя сказать даже о группах племен, культурные особенности которых были едва различимы, а границы достаточно размыты и подвижны… Практически ни одно "племя” не вписывается в позднейшую этнотерриториальную структуру».

Первые исторические предания

Не менее легендарный характер носят и первые рассказы о событиях, связанных с ранней историей народов Восточной Европы. Судя по всему, все эти рассказы попали в летопись не просто потому, что помнили только эти предания. Они, видимо, так или иначе соответствовали основной цели, которую преследовали древнерусские летописцы, — отвечали на вопрос: «како избьра Богъ страну нашю на последьнее время», к которому примыкала тема «о статин Кыева. како въименовася Кыевъ». При этом, естественно, не приходится надеяться на то. что летописец стремился описывать события, которые интересуют нас (как, скажем, зарождается государство у восточных славян, или когда и как на самом деле был основан Киев, и т. п.), стараясь как можно более точно зафиксировать важные для нас звенья исторического процесса. Исходя из задачи, которую он ставил перед собой, создатель летописи отбирал те события, которые, по его мнению, были существенными в процессе выбора Богом Русской земли как избранной «на последнее время». При этом автор стремился объяснить своим читателям, почему именно эти события важны, каков их «истинный» смысл. В ходе такого объяснения, естественно, некоторые детали народного предания должны были претерпевать некоторые изменения. Их надо было привести в соответствие с безусловно авторитетными для древнерусского человека текстами, отсылка к которым и придавала событию особый смысл: прежде всего, к текстам Священного Писания. Именно поэтому столь часты прямые и косвенные библейские цитаты в древнерусских текстах. Это не просто «церковная риторика», от которой следует «очистить» текст летописи. Летописец не «только внешне присоединял свои религиозные толкования тех или иных событий к деловому и в общем довольно реалистическому рассказу», в чем просто «сказывался… средневековый “этикет” писательского ремесла», как считал Д. С. Лихачев. Для книжника Древней Руси это — естественный способ дать оценку, характеристику событию, явлению, историческому деятелю. Разобравшись с такими оценками, мы лучше поймем смысл летописных рассказов о начальных этапах становления древнерусского общества и государства.