История Украины - [28]

Итак, Святополк впервые упоминается под 980 годом в перечне сыновей Владимира. В нем, как уже отмечалось он занимает то же место, что и Дан в библейском перечне сыновей патриарха Иакова. Под 988 годом летописец отмечает, что Святополк был посажен приемным отцом в Туров. Затем следует подробный рассказ об убийстве Бориса и Глеба, а также о борьбе с Ярославом Мудрым. Особый интерес представляет рассказ о бегстве Святополка после окончательного поражения в борьбе за киевский стол в 1019 г. Детали, приводимые здесь летописцем, весьма ярки и создают иллюзию, что текст написан едва ли не очевидцем этого события.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что почти весь этот рассказ составлен из прямых и косвенных цитат, позаимствованных из Библии и апокрифов. Информация о самом событии сводится всего к двум коротким фразам, сохранившхся в Новогородской I летописи старшего извода: «И бежя Святопълк въ Печенегы, а Ярослав иде Кыеву». Уточнение же, что Святополка якобы несли на носилках, поскольку он не мог сидеть на коне, восходит к библейскому рассказу о бегстве Антиоха IV Епифана из Персии. Фразы же, выделенные курсивом, прямо заимствованы из греческой Хроники Георгия Амартола и относятся к описанию смерти Ирода Окаянного (здесь же мы найдм и упоминания о смраде, который исходил от правителя Иудеи перед смертью).

Естественно, эти цитаты не могут рассматриваться как свидетельства о том, «как все было на самом деле». Цель, которую преследовал летописец, вставляя их в свой рассказ, иная: дать характеристику Святополку.

При видимой разноплановости, все эти детали описания чрезвычайно близки по смыслу. Так, упоминание «дыма мучений», который якобы восходит по смерти Святополка, восходит, скорее всего к Апокалипсису: «и дым мучения их [тех, «кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою»] будет восходить во веки веков» (Откр 14 9–11). Упоминание, что Святополку чудилось, будто за ним гонятся, хотя никто его не преследовал, в конечном итоге восходит к библейскому: «Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним» (Притч 28 1, 17). Как видим, две эти детали характеризуют туровского князя как нечестивца, поклоняющегося Антихристу. Эта характеристика усиливается сближением Святополка с Иродом Окаянным (откуда, судя по всему и прозвище, с которым Святополк вошел в историю). Образ противника Христа усиливается отождествлением с Данном: из рода Дана должен родиться Антихрист. Антиох же IV Епифан считался если не самим Антихристом, то его предтечей. То, что летописец отождествлял Святополка с Антиохом Епифаном, подтверждается «Сказанием о Мамевом побоище». Его автор именно так понял летописный рассказ о гибели туровского князя. В «Сказании» рядом с Олегом Рязанским, который прямо называется «предтечей антихристовым», упоминается рязанский боярин Епифан «Кореов». Такое прозвище отсылает к 43-му псалму, в котором сыновья Кореевы предсказывают «злочестивый и зверский нрав Антиоха Епифана» (согласно толкованию блаженного Феодорита Киррского).

В таком контексте становится понятно, зачем летописец дважды подчеркивает, что матерью Святополка была монахиня-расстрига. Согласно «Откровению» Мефодия Патарского (которое было хорошо известно летописцу: он несколько раз цитирует его в Повести временных лет), Антихрист должен был родиться от монахини. Еще один любопытный момент: время действия Святополка в летописи – ровно три с половиной года. Это тот самый срок, который Антихрист должен править на земле. И то, чем занимается Святополк в Киеве, совпадает с тем, что должен делать Антихрист в последние времена. Удивительные характеристики дает летописец своим персонажам, хотя и не сразу заметные! Для того понять их, приходится приложить немало усилий.

«Завещание Ярослава»

Победа Ярослава в кровавой междоусобице Владимировичей обеспечила мир – но только до смерти великого князя киевского. Чтобы предотвратить повторение братоубийственной войны, Ярослав, как пишет летописец, перед смертью (1054) завещал сыновьям. «Завещание» это довольно точно охарактеризовал В. О. Ключевский: «Оно отечестки задушевно, но очень скудно политическим содержанием; невольно спрашиваешь себя, не летописец ли говорит здесь устами Ярослава».

Естественно, что касается политического содержания, то его трудно различить не вооруженным вполне определенной концепцией глазом в источнике, написанном в то время, когда самого понятия политика, видимо, не существовало. Что же касается оговорки, что здесь мы слышим скорее голос не Ярослава, а летописца, то она, как говорится, дорогого стоит. Перед нами – текст безусловно позднейшего, сугубо литературного происхождения, а вовсе не подлинная грамота Ярослава. Сменив «собеседника», мы меняем и свое отношение к тексту, – так сказать, перспективу его изучения. Слова, обращенные умирающим отцом к своим детям, исчезают, либо уходят на второй план. На авансцену же выходит сам летописец, обращающийся к своей аудитории. О чем же он говорит ей?

И здесь, пожалуй, один из самых сложных вопросов состоит в том, как воспринимали современники то состояние, которое историки характеризуют как «период феодальной раздробленности», «удельный период», время «самостоятельных княжеств» или «суверенных феодальных земель»? Парадокс состоит в том, что ни у кого – ни из наших предков, ни из наших современников – судя по всему, не возникает никаких сомнений, что Русь как единое целое даже в таком «лоскутном» состоянии как-то умудряется сохраняться. Мало того, именно в период «раздробленности» процессы этнической и культурной консолидации явно нарастают вплоть до XIII–XIV вв.