История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ - [116]

Картины ликования допускают и другие выводы. Но для канцлера в любом случае этот опыт стал пробуждением. Вообще-то он хотел говорить с Модровым о договорном сообществе, о кредитах и ответных услугах, а также о создании «свободно избранного правительства». В результате перед церковью дело дошло до митинга, который был совсем не предусмотрен. Тельчиктак описал его: «Стемнело, прожекторы освещали развалины церкви. Бундесканцлер в своей речи взял нужный тон. Он знал, что его слушают по всему миру, прежде всего в Москве, но также и в Вашингтоне. Лондоне и Париже. Толпа скандировала: «Германия, Германия!», «Гельмут, Гельмут!» и «Мы один народ!». Самому канцлеру сжимает горло, когда он заканчивает свою речь словами: «Благослови Господь нашу немецкую родину». Но для дрезденцев решающее предложение звучало так: «Моей целью остается единство нашей нации, как только история допустит это».

Коль говорит, что решился произнести эту речь спонтанно. Действительно, выступление перед церковью не было включено в официальную программу. Перед лицом ликующей толпы, по словам Коля, он «находился в некотором затруднении, поскольку было очевидно, что я должен был сказать речь». Правда ли, что идея сказать речь пришла ему в голову только на том самом месте? Спорный вопрос. Судя по воспоминаниям Тельчика, набросок «официального заявление в Дрездене» был сформулирован еще накануне.

После некоторых раздумий была выбрана площадь перед церковью. Гельмут Коль опасался волны ярого национализма. Что было бы, если бы толпа затянула «первую строфу национального гимна»? На этот случай в целях безопасности на площадь были предусмотрительно размешены певцы из дрезденского церковного хора мальчиков, чтобы затянуть песню «Возблагодарим Господа». Однако это натолкнулось на непонимание организаторов митинга. Сегодня Коль и сам смеется над этим: «Как мы могли решить, что люди после сорока лет социализма затянут первую строфу гимна или вообще церковный хорал?» Вплоть до мельчайших деталей Коль вспоминает об «своем» дне ликования. Неудивительно, что его выступление было вознаграждено яркими статьями в прессе.

Немецкое единство пришло «снизу», в этом канцлер был уверен. Для Геншера и Шойбле это тоже было очевидно. Модров, наблюдавший за выступлением канцлера перед церковью с экрана телевизора, не зря предполагал, что внутренне Коль в этот дрезденский визит уже попрощался с идеей «договорного сообщества». Премьер-министр ГДР должен был через пару недель нанести визит в Москву, чтобы доложить под присягой о своем имущественном положении. «Молитесь — завтра они создают Германию», — написала газета «Бильд» от 9 февраля в заголовке на главной странице. Под «ними» понимались в первую очередь Гельмут Коль и Михаил Горбачев. 10 февраля немецкая делегация отправилась с визитом в Москву.

ГДР находилась в положении банкрота, поток беженцев не иссякал. Перед лицом ежедневно ускоряющегося процесса развала ГДР становилось «теперь уже неизбежно, чтобы оба немецких государства договорились между собой о быстрейшем объединении», — сказал Коль. После «ледникового периода» в диалоге с Кремлем из-за плана из десяти пунктов назревала сильная потребность в выяснении отношений и примирении с Москвой. Два года назад Горбачев заявил бундеспрезиденту Рихарду Вайцзекеру: «Существуют два немецких государства. Но что произойдет через 100 лет, решит история». Даже Коль и Тельчик в конце ноября 1989 года думали, что все произойдет в течение 10–15 лет. Сумасшедший темп истории превзошел все ожидания.

Коль еще надеялся на хорошие отношения с Горбачевым, которые оба обрели в Бонне в июле 1989 года. Там был разбит «гордиев узел», завязанный из-за сравнения Коля с Геббельсом. «Все сложилось так, — вспоминает Горбачев, — что эта встреча вывела нас на другой уровень, уровень доверия, и это решающий фактор. Без доверия невозможна никакая большая политика. Нам стало это понятно этим вечером в бунгало канцлера…» Коль рассказывает: «У нас был необычайно интенсивный разговор, мы пошли в сад, и все получилось, была действительно теплая летняя ночь, что мы просто сидели внизу у Рейна на стене. Потом мы просто заговорили о том, как прошла наша собственная жизнь».

Речь зашла о «немецком вопросе»: «Я сказал ему [Горбачеву], что не имеет смысла ходить вокруг да около, немецко-советские отношения не станут настоящими партнерскими отношениями или даже дружескими, пока нас будет разделять вопрос немецкого единства». А следующую цитату Коль припоминает уже как наизусть выученное стихотворение: «…тогда я указал на Рейн и сказал, что эта вода течет к морю, и если вы запрудите реку, она пойдет на берег и разрушит его, но будет течь к морю, так же с немецким единством. Он принял это к сведению, но ничего не сказал».

Горбачев вспоминает к этому: «Я действительно разделяю мнение канцлера, что эта встреча сделала из нас не только партнеров, но и друзей. И это имело огромное значение, в первую очередь тогда, когда нас накрыла лавина проблем, которые были важны для наших обоих государств, а также для ГДР, Европы и всего мира». Семь месяцев спустя от этого хорошего настроя во время визита в Москву мало что осталось: Горбачев и его министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе приняли немцев скорее холодно. Днем раньше был заключен договор о поставках продовольствия на сумму 200 миллионов марок. Положение с продовольствием в Советском Союзе было катастрофичным. Предположительно, надежда на обширную помощь только содействовала тому, чтобы растопить лед. Тельчик записывал: «Разговор становился все более оживленным. Горбачев напоминает Колю о приглашении в Пфальц. Там он хотел попробовать хорошую колбасу. Теперь я абсолютно уверен, что плотина прорвана». Раньше Горбачев сделал заявление, звучавшее очень глобально: «Я думаю, что между Советским Союзом, Федеративной республикой и ГДР нет различий во мнении относительно единства и прав людей стремиться к единству и самостоятельно принимать решения о дальнейшем развитии своей страны».