История средневековой философии - [41]

Чтение лекций по "Сентенциям" Петра Ломбардского считалось важным этапом академической карьеры в средневековом университете. Правда, установившееся отношение к этой работе вызывало критику даже в средние века. Так, в XIII столетии Роджер Бэкон сожалел, что она узурпировала место, которое по праву должно принадлежать Библии.

Можно доказывать, как делают некоторые современные теологи, что работа Петра Ломбардского способствовала возникновению в теологических исследованиях такой ситуации, когда Писание использовалось в основном как источник текстов, извлекаемых с целью поддержки соборных или других церковных уложений или выводов теологов. Доказывали также, что, получив широкое признание как удачный учебник,

"Сентенции" способствовали игнорированию важных теологических тем, которые автор книги обошел вниманием или рассмотрел лишь в самом общем виде. Хотя подобные возражения вполне понятны, если смотреть на прошлое в свете современной теологии, все же остается фактом, что работа Петра Ломбардского удовлетворила существовавшую потребность. Все более многочисленные средневековые школы нуждались в систематическом упорядочении теологического материала. А использование латыни в качестве общего языка теологического образования и сочинительства облегчало, конечно, передвижение и учителей, и учеников из одного центра учености в другой и тем самым делало желательным широкое распространение какого-то определенного учебника или руководства как основы для лекций.

"Сентенции" Петра Ломбардского, несомненно, преимущественно теологическая работа. Однако в рамках и контексте теологии рассматриваются также темы, которые, с нашей точки, зрения являются философскими или, с точки зрения автора "Сентенций", принадлежали к классу истин, познаваемых независимо от веры[182]. По мнению Петра, к истинам этого класса относятся существование Бога, божественное творение мира и бессмертие человеческой души.

Насколько подробно останавливались на философских темах учителя, читавшие лекции по "Сентенциям" и комментировавшие их, - очевидно, в огромной степени зависело от интересов и способностей конкретных преподавателей.

В некоторых важнейших комментариях к данной работе мы находим немало философии.

Аристотелевский идеал науки предполагал, что наука есть совокупность высказываний, систематически построенных в логическом порядке зависимости от предельных посылок, или начал. В "подчиненной" науке эти начала предельны в относительном смысле, т. е. могут быть доказаны в более широкой науке, хотя и не в той, где используются в качестве предпосылок. Предельные начала в абсолютном смысле должны быть самоочевидно истинными высказываниями, или высказываниями, которые невозможно отрицать, не впадая в противоречие.

Поскольку в средние века теология считалась наукой или, вернее, царицей наук, она вписывалась в общее аристотелевское понятие науки. Однако ее посылки рассматривались как истины, сообщенные Богом в откровении. И хотя верили, что Бог может открывать истины, которые человеческий ум в принципе способен познавать собственными силами, верили и что Бог сообщил в откровении истины, превосходящие познавательную способность человеческого ума. В то же время, как мы видели, мыслители неотступно пытались понять содержание христианской веры. Действительно, именно этим и занималась теология - теология, которая совершенно естественно включала в себя философскую рефлексию. Далее, воздействие аристотелевского понимания науки само по себе должно было способствовать развитию "рационалистической" точки зрения на теологию. Излишне говорить, что когда теологи читали лекции или писали для учеников, которые, как предполагалось, разделяли религиозные убеждения своих учителей, то идеи откровения и истин, превосходящих способности человеческого ума и сообщенных Богом в откровении, могли приниматься как данность - во всяком случае, поначалу. Но что, если мыслитель обращался к нехристианам? Он не мог исходить из того, например, что Новый Завет был откровением Бога. Он должен был апеллировать не к авторитету, но к разуму. И эта практическая необходимость в соединении с воздействием аристотелевского понятия науки могла подтолкнуть его в направлении превращения христианской веры в своего рода метафизическую систему. Мы можем найти по крайней мере один или два таких примера.

Замечательным примером является работа De arte fidei catholicae ("Об искусстве католической веры"). Сознавая бесполезность обращения к авторитету в борьбе со взглядами тех, кто не признает данный авторитет, автор пытается развивать теологию в квазигеометрической форме. Не во власти теолога, отмечает он, принудить к вере нехристиан, скажем мусульман. Он должен обращаться к разуму. Это означает, что теология должна по возможности строиться в соответствии с аристотелевским идеалом науки. И значит, с точки зрения автора, следует стремиться к возможно большему приближению к модели математического рассуждения, как она представлена в геометрии. Автор упомянутого сочинения начинает с определения терминов, с аксиом, которые считаются самоочевидно истинными высказываниями, и с определенных постулатов; затем он пытается логически вывести истины, относящиеся к Богу, творению, искуплению, таинствам и воскресению. Он полагает, правда, что аргументы, используемые для доказательства таинств христианской веры, являются вероятностными, а не строгими доказательствами. Другими словами, он признает, что геометрический идеал не может быть полностью реализован в теологии. Однако он убежден, что надо стремиться построить теологию по геометрической модели.