История советской фантастики - [9]
Так случилось, что номер «Селены» с повестью Зайцева в том же, 1924-м, году попал в руки К.Э.Циолковскому. Тремя годами раньше престарелому теоретику ракетоплавания не довелось прочесть «Красную Луну» Обольянинова, зато теперь он прочел Зайцева и пришел в неописуемое негодование. В мае 1924-го Циолковский пишет в редакцию «Известий ВЦИК» гневное письмо на восемнадцати страницах, озаглавленное «Мои возражения на книгу тов. Зайцева». В письме много сильных выражений, возмущенное отрицание «каких-либо джунглей на Луне, в принципе, ибо Луна, как известно, атмосферы не имеет» — и вывод о том, что «произведение тов. Зайцева, прочитанное нашей молодежью, может дать неточное и даже превратное представление о целом ряде физических и астрономических явлений…» Через две недели в Калугу приезжает вежливый молодой человек, спецпорученец Юлия Стеклова, назвавшийся Сергеевым. Сергеев, разумеется, разделяет негодование ученого и предлагает Циолковскому напечатать его письмо не в самих «Известиях» (оно слишком велико для газеты), а отдельной брошюрой. Циолковский соглашается и подписывает все необходимые бумаги… Много лет спустя, в 1965 году, когда в новое помещение переезжал один из складов конторы «Известий» в Трубниковском переулке, на самом дальнем стеллаже были обнаружены нераспечатанные пачки с этой брошюрой Циолковского — все тридцать тысяч экземпляров. Вернее, 20 287. Десять авторских экземпляров вместе с гонораром были честно отправлены в Калугу автору, две брошюрки взял себе на память Лежнев, а последняя, видимо, просто затерялась. «Наша молодежь» так ничего и не узнала о том, какое «неточное и превратное представление о Луне» она впитала вместе с книжкой А.Зайцева. Руководителю «Красных Селенитов» не нужен был никакой скандал, тем более с участием столь знаменитой фигуры, как К.Э.Циолковский. Как всегда, Лежнев действовал тихо, точно и результативно. «Селенитам» в те годы никто не помешал, и альманах тоже продолжал выходить без препятствий.
Прежде, чем мы обратимся к «пику» активности «Красных Селенитов» (1925–1927 годы) и последовавшему за ним мгновенному закату, необходимо напомнить читателю, что сам Лежнев, хотя и был руководителем-куратором «Селены», в будничную работу альманаха не вмешивался. Все обязанности по редактуре и непосредственному ведению альманаха брал на себя другой человек — «хранитель печати» группы «КС», страж Устава, секретарь Приемной комиссии и так далее. Речь идет, конечно же, о Величко[2].
У Лежнева были все основания доверить альманах Величко. Имея ее в тылу, он мог спокойно заниматься литературной политикой, оставив прерогативу занятия непосредственно литературой главреду «Селены». Начиная с 1925 года, деятельность «Красных Селенитов», и без того благополучно поставленная, приобрела дополнительный толчок. Постановление ЦК РКП (б) «О политике партии в области художественной литературы», если вдуматься, словно бы специально было принято для укрепления позиций «КС» в стане коллег. Предпочтение, отданное Агитпропом, «не бытописательству, не мелкому копошению в житейской ряске, не мещанскому натурализму, но литературе, преображающей нашу реальность», как бы заведомо предполагало еще более явное сближение позиции государства с декларациями писателей-фантастов из «КС». Недаром умный Валентин Катаев сразу же после постановления поспешил предложить «Селене» свой роман «Повелители железа», а Ю.Либединский, по сообщению «Вечерней Москвы», взялся было даже перерабатывать свою знаменитую «Неделю», вводя туда «космические» эпизоды (к счастью для автора, из этой затеи ничего не вышло). Лежнев, давно предчувствовавший — и отчасти сам готовивший — такое «время больших удач», действовал по тщательно обдуманному плану. Он не стремился закрепить фазу «огосударствления» его литературного объединения новыми громкими декларациями и совсем уж несбыточными прожектами. Замысел его был внешне неэффектен, но по последствиям мог стать весьма значительным. Выступая 1 марта 1926 года на заключительном заседании Чрезвычайной конференции Всесоюзной ассоциации пролетарских писателей (ВАПП), он, как и многие ораторы до него, пожаловался на «раздробленность наших рядов» и предложил создать «некую единую ассоциацию — с одной стороны, жестко ограниченную и мешающую проникновению в наши ряды явных классовых врагов и примиренцев, а, с другой стороны, — достаточно гибкую, чтобы не оставить за бортом тянущихся к новой жизни правых и левых попутчиков из числа перековавшихся интеллигентов». «Разумеется, — подчеркивал Лежнев, — всю организационную работу готовы взять на себя те литературные секции, что уже сейчас как бы стоят на пороге грядущего и всех приглашают за собой…» Множественное число («те секции») никого не ввело в заблуждение. Все поняли, кто именно готов был стать «центром творческой консолидации». Виктор Шкловский, присутствовавший на конференции в качестве наблюдателя от «серапионов», писал Тынянову: «Восхищаюсь Лесиком Лежневым и ужасаюсь. Он мягко стелет. Но на самом деле это паровоз, уже раскатавший железнодорожное полотно по нашим головам. Я, например, чувствую, как первая шпала будет прибита первым костылем к моему лысому черепу. Сопротивление бесполезно. Нас мало, и тех нет…»
Сборник ранее неизвестных черновиков романов «Двенадцать стульев», «Золотой теленок», «Мастер и Маргарита». Эти фрагменты настолько живо перекликаются с современностью, что позволяют нам по-новому взглянуть на творческое наследие И. Ильфа, Е. Петрова и М. Булгакова. Если бы публикуемые сегодня строки черновиков трех знаменитых книг, созданных в первой половине XX столетия, вошли в канонический текст романов, современники вряд ли бы почувствовали остроту внезапных совпадений и поняли потаенный смысл некоторых строк.
«Спасибо, господа. Я очень рад, что мы с вами увиделись, потому что судьба Вертинского, как никакая другая судьба, нам напоминает о невозможности и трагической ненужности отъезда. Может быть, это как раз самый горький урок, который он нам преподнес. Как мы знаем, Вертинский ненавидел советскую власть ровно до отъезда и после возвращения. Все остальное время он ее любил. Может быть, это оптимальный модус для поэта: жить здесь и все здесь ненавидеть. Это дает очень сильный лирический разрыв, лирическое напряжение…».
«Я никогда еще не приступал к предмету изложения с такой робостью, поскольку тема звучит уж очень кощунственно. Страхом любого исследователя именно перед кощунственностью формулировки можно объяснить ее сравнительную малоизученность. Здесь можно, пожалуй, сослаться на одного Борхеса, который, и то чрезвычайно осторожно, намекнул, что в мировой литературе существуют всего три сюжета, точнее, он выделил четыре, но заметил, что один из них, в сущности, вариация другого. Два сюжета известны нам из литературы ветхозаветной и дохристианской – это сюжет о странствиях хитреца и об осаде города; в основании каждой сколько-нибудь значительной культуры эти два сюжета лежат обязательно…».
«Сегодняшняя наша ситуация довольно сложна: одна лекция о Пастернаке у нас уже была, и второй раз рассказывать про «Доктора…» – не то, чтобы мне было неинтересно, а, наверное, и вам не очень это нужно, поскольку многие лица в зале я узнаю. Следовательно, мы можем поговорить на выбор о нескольких вещах. Так случилось, что большая часть моей жизни прошла в непосредственном общении с текстами Пастернака и в писании книги о нем, и в рассказах о нем, и в преподавании его в школе, поэтому говорить-то я могу, в принципе, о любом его этапе, о любом его периоде – их было несколько и все они очень разные…».
«Ильф и Петров в последнее время ушли из активного читательского обихода, как мне кажется, по двум причинам. Первая – старшему поколению они известны наизусть, а книги, известные наизусть, мы перечитываем неохотно. По этой же причине мы редко перечитываем, например, «Евгения Онегина» во взрослом возрасте – и его содержание от нас совершенно ускользает, потому что понято оно может быть только людьми за двадцать, как и автор. Что касается Ильфа и Петрова, то перечитывать их под новым углом в постсоветской реальности бывает особенно полезно.
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.