История Советского Союза. 1917-1991 - [2]

Школа славистики и восточноевропейских исследований, Лондонский университет, июль 1989 г.

ВВЕДЕНИЕ

“Философы только объясняли мир; задача заключается в том, чтобы изменить его”. Это знаменитое высказывание Маркса приглашает нас оценивать его учение по практическим следствиям, то есть по тому типу общества, которое появилось в результате применения этой доктрины. Тем не менее, как это ни парадоксально, многие марксисты сами же откажутся признать правильность такого критерия. Они отбросят пример советского общества как неудачное отклонение, продукт исторической случайности, состоящей в том, что первая социалистическая революция произошла в стране, не готовой к социализму, — в отсталой самодержавной России.

Поэтому важно начать с вопроса, обращенного к нам самим: почему это произошло? Действительно ли это была историческая случайность? Или же в российских дореволюционных традициях имелись элементы, благодаря которым страна была предрасположена к принятию того типа правления, которое ей навязывали последователи Маркса?

Конечно же, Россия была во многих отношениях отсталой и, бесспорно, самодержавной. Рассуждая с экономической точки зрения, в области сельского хозяйства, коммерции и промышленности Россия плелась позади Западной Европы, начиная с позднего средневековья, что в значительной степени объясняется двумя веками относительной изоляции вследствие татарского ига. Однако неверно, что история предполагает единственный путь, и эта отсталость имела как отрицательные, так и положительные черты. Она сделала народные массы более приспосабливаемыми, лучше приспособленными к выживанию в чрезвычайных обстоятельствах. Но, может быть, именно она и помогла сохранить внутреннее ощущение общности в крестьянских коммунах (мир) и рабочих кооперативах (артель).

С другой стороны, с политической точки зрения, Россию девятнадцатого столетия следует скорее считать “продвинутой”, если понимать под этим сходство с западноевропейскими политическими системами двадцатого века. Это было в высшей степени централизованное, бюрократизированное и во многих отношениях светское государство. Его иерархическая система в значительной мере определялась способностями индивидуумов; значительная доля его ресурсов приходилась на оборону, причем использовалась система всеобщей мужской воинской повинности, и ее роль в экономике становилась все более интервенционистской. Более того, оппоненты государства, радикалы и революционеры, шли по пути светских утопий с той же смесью альтруизма, героизма и интенсивного самопоглощения, которая характерна для западногерманских и итальянских террористов 60-х и 70-х годов. Чего в России, естественно, не было, так это парламентской демократии, хотя и она появилась в зачаточном состоянии и начала развиваться с 1906 года.

Что же касается самодержавия, то существовали достаточно веские причины, почему именно оно должно было бы остаться главной политической нормой правления в России и почему оно было приемлемо для большинства населения России. Нет необходимости постулировать врожденный “рабский менталитет”, как это склонны делать многие западные люди. Прежде всего следует помнить о равнинных, открытых границах России, которые были одновременно ее силой и ее слабостью. Силой потому, что они давали народу России возможность распространяться на восток, в результате чего Россия, колонизовав фактически всю северную Азию, оккупировала в конце концов одну шестую земной поверхности. Слабостью потому, что благодаря им Россия была более уязвимой для нападения с востока, с юга и, особенно в последние столетня, с запада. По этой причине все российские правительства выдвигали защиту своей территории в качестве главного приоритета, в чем находили чистосердечную полную поддержку своего населения. Национальная безопасность была в действительности чем-то большим, нежели приоритет, — одержимостью, которой при необходимости все остальное приносилось в жертву при восторженном одобрении народа.

Любой другой народ в таких обстоятельствах реагировал бы точно так же. Впрочем, это не означает, что русские правительства не злоупотребляли доверием народа; напротив, они считали возможным делать это снова и снова. Но географические и исторические причины предпочтения сильной власти практически всегда преобладали.

Другая причина для самоотождествления народа с самодержцем заключалась в том, что с исторической точки зрения образование России как нации с собственным самосознанием началось необычайно рано. Татарское нашествие тринадцатого века пробудило в качестве реакции сильное русское национальное чувство, центром которого стала православная церковь, бывшая единственным национальным институтом, пережившим катастрофу. А поскольку религиозная служба велась не на латыни, а на церковнославянском языке, близком к родному, то национальное чувство имело глубокие корни в среде простого народа. Все это придало русскому национальному характеру черты простонародности, а также инстинкт самосохранения и приземленность, которые до сих пор дают себя знать. Его религиозная основа утвердилась сразу же после того, как Русь -сумела, благодаря силе московских правителей, сбросить татарское иго. Московский великий князь провозгласил себя царем (цезарем) и наследником Византии, попавшей в руки иноверцев в 1453 году: “Два Рима пали, третий Рим восстает, четвертого же не будет”. Россия стала Святой Россией, единственным истинным христианским царством на земле.