История Смутного времени в России - [23]

Вести о появлении Лжедимитрия, конечно, ужаснули Бориса. Первым его делом было скрыть их от народа, для чего, под предлогом предупредить занесение заразы из Литовского государства, по всем дорогам, шедшим из него, были устроены крепкие пограничные заставы, с целью перехватывать все идущие из Литвы вести о самозванце.

Мера эта, разумеется, оказалась недействительной. Слухи о появлении царевича Димитрия проникали со всех сторон в народ, несмотря на то, что уличенных в их распространении подвергали страшным пыткам и обрекали на жестокую смерть вместе со всеми родными.

15 июля 1604 года к Годунову прибыл посол императора Рудольфа, который по дружбе сообщал ему о появлении самозванца и советовал принять меры против него, так как названный царевич нашел уже сильную поддержку в Польше. Борис, рассказывает Исаак Масса, отвечал послу, что он «может одним пальцем» уничтожить самозванца, но на самом деле все более и более приходил в ужас. Когда он тайком посетил московскую юродивую Елену, жившую в какой-то землянке, то она взяла обрубок дерева, позвала попов и велела им служить панихиду и кадить этому обрубку, что произвело на суеверного царя удручающее впечатление.

В это же время как раз начали ходить в народе рассказы о разных знамениях и чудесах, а летом на небе появилась огромная хвостатая звезда – комета, и астролог Бориса сказал ему, что кометы эти служат для остережения государей: пусть он теперь внимательно смотрит за тем, кому верит, и бережет границы от чужеземцев. На беду Борис никому не мог верить и чувствовал себя совершенно одиноким; малодушие, жестокость, подозрительность и другие свойства его лишенной благородства души приносили теперь свои страшные плоды.

После разгрома семьи Романовых он успел оттолкнуть от себя и все другие влиятельные боярские семьи в государстве.

«Шуйские, Вельские, Голицыны, Мстиславские и многие другие, поведение которых во всех отношениях было безукоризненно и не давало повода к преследованию, также некоторые знатные люди – родственники Годуновых – очень скромно жили в своих имениях и не несли никакой службы…» – говорит Масса. Первое место в царской думе принадлежало князю Феодору Ивановичу Мстиславскому, скромному и незначительному человеку; за ним следовал умный и деятельный князь Василий Иванович Шуйский, покрививший своею душой, как мы видели, в Углицком деле, чтобы показать свою преданность Борису. Но Борис не доверял им обоим и мучил их своею подозрительностью, почему каждый из них должен был постоянно ожидать опалы; при этом, как Мстиславскому, так и Шуйскому, Годунов запретил жениться, чтобы не возбуждать в них, в случае появления детей, честолюбивых замыслов в пользу последних. За Мстиславским и Шуйским следовал по значению князь Василий Васильевич Голицын, ведший свой род от Гедимина; это был человек очень умный и способный, но неразборчивый в средствах; он также всеми силами своей души ненавидел Годунова.

Темные пути, которыми достиг Борис престола, недостойный нравственный облик патриарха Иова и чрезмерное развитие доносов, в связи с ужасами пережитого голода и мора, оказали, как мы уже говорили, самое развращающее влияние и на все население. У каждого в сердце было сомнение насчет истинных прав Бориса на царство, что, конечно, влекло за собой упадок любви к государю, а вместе с тем и любви к Родине, так как оба эти чувства неразрывно связаны между собой в сердцах русских людей; многие стали думать только о своих личных выгодах.

По-видимому, Борис был своевременно осведомлен, что под именем Димитрия скрывается Отрепьев. При этом он считал, что появление самозванца – дело рук бояр, и открыто высказал им это, но указать определенно на кого-либо из них он совершенно не мог.

Годунов приказал также привести в Москву, в Новодевичий монастырь, мать покойного Димитрия, бывшую царицу Марию Нагую – инокиню Марфу, и спрашивал ее вместе с патриархом Иовом, а затем и со своей женой, жив ли ее сын или нет. На это инокиня Марфа будто бы отвечала, что она точно сама не знает; тогда царица Мария Григорьевна, как истая дочь Малюты Скуратова, схватила горящую свечу и хотела выжечь старице глаза.

Чтобы окончательно удостовериться в личности самозванца, Борис послал в Литву гонцом ко Льву Сапеге родного дядю Григория – Смирного-Отрепьева с грамотой о пограничных делах и поручил ему повидаться с племянником, чтобы уличить его. Но Сапега отклонил все требования Смирного-Отрепьева иметь очную ставку с Лжедимитрием, под предлогом, что он не может решить это без сейма. На сейм, в заседании которого была произнесена приведенная нами речь Яна Замойского, прибыл посол Бориса Постник-Огарев и от имени царя прямо требовал у короля казни или выдачи Григория, но Лев Сапега отвечал Постнику-Огареву, что король не думает нарушать перемирия, а названному царевичу помогают только частные лица и казаки, причем в настоящее время он уже за пределами Польско-Литовского государства.

Тем временем в Москве Иов и князь Василий Иванович Шуйский уговаривали народ не верить появлению царевича, который погиб в Угличе, и указывали, что его имя принял на себя вор-расстрига – Гришка Отрепьев.